Вся информация просочилась до моих ушей благодаря истошным крикам Крайнова, которые он издавал, то крича в трубку намертво замолчавшего телефона, то отдавая команды тому единственному командиру, который кроме него оставался с ним здесь, им был младший лейтенант, дежурный по аэродрому.
Мощный полковой аэродром был незаметно доведен до такого состояния, что в случае нападения самолеты врага встретить было просто нечем. Коварно все было устроено. Якобы в целях надлежащего выполнения приказа правительства о недопущении провокаций вермахту был открыт путь на вожделенный Восток.
Когда снаружи раздался пронзительный режущий нервы надсадный рев многочисленных самолетных двигателей, я осознал, что математически выверенная тайная формула вредительства наконец раскрыта.
Крайнов и дежурный по аэродрому в растерянности выбежали на крыльцо столовой. Из своей щели мне были хорошо видны их профили — недоуменно наморщенные лбы, поникшие носы и бестолково отвисшие нижние губы. В общем, немая сцена утра двадцать второго июня сорок первого года. Ее я запомнил на всю жизнь.
— Как же так? — громко сказал Крайнов. — «Юнкерсы»! Война? Да нет, не может быть! Какая война? Провокация! У меня жена и сынишка на даче отдыхают у самой границы.
С высоты около полутора километров один за другим угловатыми коршунами повалились вниз самолеты с характерными чуть изогнутыми вверх крыльями и торчащими неубирающимися шасси с обтекателями на колесах.
Ужасно завыли воздушные тормоза пикирующих бомбардировщиков. Свист приближающихся к земле бомб так леденил кровь, что, казалось, еще секунда, и тебя хватит удар задолго до разрывов.
Четыре немецких пикировщика, освободившись от смертоносного груза, словно воронье, схватившее добычу, воровато ушли в сторону. На другом конце аэродрома вверх коротко взметнулся черный смерч. Пыль скоро рассеялась, и на месте командной вышки, которая еще минуту назад темнела высокой башенкой у взлетно-посадочной полосы, отныне больше ничего не было.
Снова раздался ужасающий вой. Взлетно-посадочная полоса вдруг густо покрылась безобидными с виду прозрачными серыми облачками. Немцы применили новые кассетные осколочные бомбы.
Молодой дежурный по аэродрому, совсем еще парнишка, дико захохотал.
— Хорошо, хоть в пистолете патроны, есть чем застрелиться!
Самолеты сделали очередной заход. Биплан У-2, стоявший посреди летного поля, вдруг завалился набок, у него подломилась одна нога шасси. Через миг он жалко вспыхнул желтым пламенем.
Крайнов в отчаянии заревел диким медведем, сбежал с крыльца и бросился к взлетной полосе, вдоль которой печальной линеечкой замерли наши новейшие высотные истребители. Два «юнкерса» как раз нацелились на них.
Крайнов встал посреди поля, стиснул зубы, вскинул пистолет и открыл огонь из своего табельного ТТ по стремительно снижающимся в пике Ю-87. Из ствола пистолета короткими порциями полетели в небо желтые языки пламени, а в сторону и на землю — красноватые искры.
— С ума сошел, — невольно в сердцах сказал я.
Лишь много позже я совсем по-другому оценил действия капитана Крайнова. Он сделал все, что мог сделать в тот трагический момент начала войны. Крайнов защищал аэродром. Он совершил свой маленький подвиг, если, конечно, подвиги бывают маленькими.
«Юнкерс» вышел из пике в тот миг, когда у Крайнова закончились патроны. Капитан в растерянности опустил пистолет.
Едва заметные, небольшие, похожие на шарики бомбы, отделившись от самолета, столкнулись с землей. Разрывы, похожие на едва заметную пыль от детских хлопушек, аккуратной дорожкой побежали по летному полю, повреждая стоявшие в ряд самолеты.
Истребители рушились один за другим так, что мне в очередной раз подумалось об измене. Казалось, наши новые истребители специально подставили под удар кассетных шариковых бомб.
Ближайший к Крайнову зеленый красавец МиГ с огромной белой цифрой десять на борту покрылся густой сетью рваных дыр от осколков. Постояв секунду, самолет беспомощно, как раненый дельфин, завалился набок.
Второй «юнкерс» зашел сразу вслед за первым и тоже сбросил бомбы. Я увидел, как дорожка едва заметных взрывов стремительно побежала к капитану Крайнову.
Он, тяжело дыша, стоял и смотрел на дорожку, бежавшую прямо на него. Я никак не мог понять, почему он медлит.
— Ложись!
Я кричал, что было сил, но Крайнов не мог слышать мой отчаянный крик сквозь рев самолетных двигателей. Дорожка пробежала совсем рядом, однако Крайнов остался стоять на ногах. Каким-то чудом ни один из осколков не задел его.
Однако осколки повредили «чайку», — штурмовик-биплан, — который стоял неподалеку от МиГов, в десяти шагах от Крайнова. Под крыльями «чайки» темнели капли подвешенных бомб. «Чайка» жалко содрогнулась, и одна из бомб вдруг сорвалась с держателя.
В следующий миг вверх взметнулось огромное пылевое облако от мощного взрыва. Когда оно рассеялось, я не увидел ни Крайнова, ни «чайки». Все стоявшие поблизости от эпицентра взрыва МиГи превратились в дымящийся металлолом.
Для меня навсегда осталось тайной, какой умник догадался поставить «чайку» с подвешенными под крыльями бомбами в гуще новейших истребителей. Видеть во всем вредительство я, честно говоря, устал.
Дежурный по аэродрому кубарем скатился с крыльца и кинулся к тому месту, где только что стоял Крайнов. Он бежал, бестолково размахивая пистолетом в руке.
Я просунул раскрытый рот сквозь прутья решетки подвала.
— Куда? Под пули! Назад…
Дежурный меня не слышал или не хотел слышать и слушать. Продолжая бестолково размахивать зажатым в руке ТТ, он бежал, словно сумасшедший.
«Юнкерс» навалился сверху и выпустил короткую очередь из пулемета. Лейтенант споткнулся, взмахнул руками и ничком упал в свежескошенную аэродромную траву.
Что-то перевернулось в сердце. Как будто смерть Хелен стала точкой перелома, после которой все идет под откос. Так на добротном с виду мосту под ногой вдруг подламывается одна из досок, оказавшаяся гнилой, и ты падаешь в воду.
Впрочем, долго раздумывать над происшедшим мне не пришлось. Из лесных зарослей, окружавших аэродром, с деловитым видом выползли аккуратные пятнистые коробочки — немецкие танки.
Глава шестая
Восьмерка
И пусть все сложно, все несладко,
И кто-то за углом с рогаткой,
Любовь — твой свет и в небе крылья,
Скрипит зубами камарилья!
Владилен Елеонский. Бельчонок в колесе
1
Когда немецкие пехотинцы вытащили меня из подвала, я предъявил свое полетное предписание глазастому невысокому поджарому командиру танкового батальона, который нисколько не удивился. Более того, немецкий комбат сразу согласился, что моя миссия еще не утратила своего значения.
