– Слушайте, так во всех этих наших пустых домах тоже могут жить студенты?
– Этого я пока точно не знаю, поскольку специально за студенческими переселениями не слежу, – пожал плечами Кофа. – Но когда сэр Мелифаро закончит инструктаж полицейских и наконец приступит к осмотру домов, это сразу выяснится. Чего молодежь точно не умеет, так это тщательно скрывать следы своего присутствия. Даже магия особо не помогает: сделает какой-нибудь юный гений все свое барахло невидимым, а крошки со стола смахнуть не догадается. И вонь от дешевого табака на весь дом. И любовная записка пальцем на пыльном оконном стекле, чтобы уж точно никто мимо не прошел.
Я невольно улыбнулся, потому что и сам бы так прокололся. К гадалке не ходи.
– Кекки прислала зов. Говорит, ты им срочно нужен, – вдруг сказал Кофа.
– Им? – удивленно переспросил я, но тут же вспомнил, что отправил ее вместе с Нумминорихом. И получается, правильно сделал.
Впрочем, нет, все равно неправильно. Самому надо было с ним идти и проследить, чтобы не сбылись его худшие опасения. А уже потом с легким сердцем обозвать нас обоих тревожными индюшками и отправляться на Темную Сторону. Никуда бы она не делась за полчаса.
Дырку надо мной в небе, когда я уже поумнею, а?
– На улице Мрачных Дверей? – спросил я.
– Нумминорих там, а Кекки, сам понимаешь, отошла на несколько кварталов, чтобы поговорить.
– Ясно, – кивнул я. – Тогда я сейчас.
Миг спустя я уже был на улице Мрачных Дверей. Почему-то оказался там вместе с креслом, в котором сидел. Видимо, делая воображаемый шаг в темноте, забыл мысленно из него подняться, как делал до сих пор. Вообще не подумал, что к моей заднице прилагается какое-то кресло. И вот нам результат.
Ладно, по крайней мере, Кофе развлечение. Может теперь годами шпынять меня за разбазаривание казенного добра.
К счастью, совместный переход Темным Путем не сделал кресло частью моего тела, и мне удалось его покинуть. А что не с первой попытки – так это на нервной почве. У меня от предположений, что могло случиться с Нумминорихом, колени тряслись.
Интересно, где он? – спросил себя я, оглядываясь по сторонам. – В каком из домов? Надо было сперва узнать, а потом уже нестись сюда, сломя голову. Что-то я по всем пунктам удивительный молодец. В смысле, из ряда вон выходящий придурок.
К счастью, Кекки уже бежала мне навстречу.
– Вот хорошо, что ты уже тут! – издалека крикнула она.
– Что с Нумминорихом? – спросил я. – И где?..
– В желтом доме, – отрапортовала Кекки. – Жив, цел, в сознании. Но очень… не знаю, как лучше сказать… грустит.
Облегчения от ее слов я не почувствовал. Слишком уж хорошо знаю, что может стоять за этим «очень грустит».
Кекки догнала меня уже у высокого забора, окружавшего желтый особняк. Сказала, указывая на зияющую в нем дыру:
– Тебе повезло, доску я, как видишь, уже выломала. Яростно рыча от бессилия. Оказалось, я не умею лазать через заборы без магии. И замок на воротах никакими отмычками не вскрывается – без заклинаний у нас обоих, как внезапно выяснилось, руки растут из чьих-то чужих задниц. И вообще все сразу стало так трудно! Поневоле задумаешься: а как люди в других краях без Очевидной магии живут?
– Выкручиваются как-то, – буркнул я, протискиваясь в дыру. – Вот, например, тоже доски из заборов выламывают. Если станешь послом в Уандуке, этот опыт тебе пригодится, пока местную магию не освоишь; впрочем, она, говорят, все равно не про заборы, а про смятение чувств… А где Нумминорих? В доме?
Она кивнула:
– Там. Внизу. Идем, я тебя провожу.
– А почему ты сама меня не позвала, а попросила Кофу? – спросил я, пока мы шли по широкому коридору к лестнице, ведущей в подвал. – Это нерационально: два действия вместо одного. Хорошо, что я как раз рядом с ним сидел.
– Да просто по старой привычке, – вздохнула Кекки. – Ничего не поделаешь: столько лет по всем вопросам сразу бежала к нему. А тут еще испугалась…
– Испугалась?
– Ну да. Мне здесь здорово не по себе. Без магии сразу чувствуешь себя такой беспомощной! И тут еще Нумминорих…
Я не стал переспрашивать: «Что – Нумминорих?» – а просто ускорил шаг. То есть, если называть вещи своими именами, понесся вниз по лестнице, перескакивая через три ступеньки.
С таким специфическим чувством юмора, как у моей судьбы, вполне мог бы споткнуться и полететь вниз, попутно ломая все имеющиеся в моем распоряжении конечности, но она, хвала Магистрам, как раз на что-то отвлеклась, и я благополучно добрался до подвального этажа, который представлял собой короткий треугольный коридор с множеством дверей, ведущих, надо думать, в туалеты и ванные комнаты. По крайней мере, большинство домов в Ехо спланировано именно так.
– Самая левая, – подсказала мне откуда-то сверху Кекки.
Я толкнул дверь и сразу обнаружил Нумминориха, который сидел в центре просторного полутемного помещения, закрыв лицо руками. Ко мне он даже не обернулся. Но когда я присел рядом, отнял руки от лица и адресовал мне взгляд, такой пустой и тяжелый, что лучше бы вовсе не смотрел.
– Все-таки отравился запахом? – спросил я.
Нумминорих неопределенно пожал плечами.
– Нельзя было тебя сюда посылать, – сказал я. – Какой я идиот. Прости. В кои-то веки ты чего-то испугался, а я…
– Да ладно тебе, – вяло отмахнулся Нумминорих. – С каких это пор страх вдруг стал серьезным аргументом?
Ну, по крайней мере, рассуждал он здраво. Но его тон нравился мне все меньше.
– А ты, оказывается, интересно воздействуешь на людей, – вдруг сказал Нумминорих. – Когда ты рядом, начинает казаться, будто в существовании – и вообще, и моем лично – есть какой-то особый смысл. Кстати, сходное воздействие производят некоторые уандукские приворотные благовония, общие принципы изготовления которых я когда-то изучал в Кумонской Светлой Школе: вдыхая их аромат, соблазняемый ощущает себя значительной персоной с необыкновенной судьбой, и это, по словам моих педагогов, производит гораздо более мощный эффект, чем обычное возбуждение страсти… Ты это нарочно делаешь?
Я начал звереть – не столько от смысла сказанного, сколько от равнодушной неприязни в его потухших глазах.
– Еще бы! Целое ведро приворотных благовоний на себя вылил, чтобы тебя, красавчика такого, впечатлить.
– Я так и думал, что не нарочно, – угрюмо кивнул он. – Жаль. Значит, бесполезно просить тебя прекратить. Невыносимо мучительно снова оказаться во власти этой приятной иллюзии после того, как полное отсутствие какого бы то ни было смысла уже открылось мне во всей своей безрадостной, но честной полноте. Человеческое тело – смертельно опасная ловушка для сознания, всякий, кто родился человеком, пойман и обречен на гибель. Состояние, которое принято называть «жизнью» – просто растянутая на долгие годы агония; притворяться, будто это не так – недостойное малодушие, к которому ты сейчас склоняешь меня самим своим присутствием. Ты – воплощенная ложь, созданная для утешения смертников; слабым духом ты необходим, как воздух, но мне – уже нет. Могу ли я попросить тебя уйти?
