– Будем надеяться, ваши поклонники окажутся более деликатными людьми, чем любители оперы, – утешил ее я. – Но, кстати, о поклонниках. Наш нюхач сказал, что в этом доме буквально прошлой ночью побывала какая-то богатая леди. У тебя нет идей, кто это мог быть?
– Именно богатая? – удивилась Танита. – Разве это можно определить по запаху?
– Иногда, как выяснилось, можно. Несмотря на то, что леди курит дешевый табак. Все равно ее деньги пахнут гораздо сильнее.
– Никаких богатых леди среди моих музыкантов точно нет, – подумав, сказала Танита. – И богатых джентльменов тоже. Самый богатый у нас мой Ланки, ему от прадеда в наследство досталось целых три дома в Старом Городе. В одном он живет сам, два других сдает. Это означает, что ему можно не заботиться о заработке. Именно так я и представляю себе богатство! Но по столичным меркам даже он почти бедняк. А у остальных наших денег и того меньше… Слушайте, так, значит, получается, это все-таки хозяева дома приходили? Они-то точно богатые! Может быть, узнали, что их предки спрятали тут клад? И пришли искать? Но вместо клада нашли мою ишку и забрали для… например, для какого-нибудь тайного колдовства!
Глаза ее вдохновенно сияли, а язык явно не поспевал за стремительным полетом мысли. Еще немного, и Танита наверняка поведала бы мне о зловещем заговоре против Короля, тайном возвращении в Ехо Лойсо Пондохвы или роковом расколе в Ордене Семилистника – ясно, что в таких делах без похищения музыкальных инструментов никак не обойтись.
Но я оказался неблагодарным слушателем. Вместо того, чтобы алчно внимать ее речам, сказал скучным голосом типичного государственного чиновника:
– Ладно, этот вопрос мы сейчас проясним. Есть один прием.
Прием действительно есть. С моей точки зрения, очень простой. И знаю я его чуть ли не с первого дня жизни в Ехо. А что вспомнил только сейчас, ничего удивительного. Шурф дело говорил: все мы становимся дураками, вступая в область своей сверхценности. А также сверхответственности и сверхстраха провалить все к чертям сверхсобачьим прежде, чем оно рухнет само.
Я еще большой молодец, что сообразил устроить допрос наших главных свидетелей, предметов здешнего интерьера, сейчас, а не когда-нибудь послезавтра.
Но не то чтобы это мне помогло.
* * *
– Наверное, я совершил выдающееся научное открытие, – сказал я.
«И в какую задницу его теперь засунуть?» – этот бестактный вопрос был отчетливо написан на лице Мелифаро. Но вслух он произнес совсем другое:
– Ты уверен, что ничего не перепутал?
Я адресовал ему возмущенный взгляд.
– Извини. Не то чтобы я тебе не верил. Просто знаю, что это очень трудное дело – допрашивать неодушевленные предметы.
– Тем не менее, это было практически первое, чему я научился. Безмолвной речью еще почти не умел пользоваться, а вызнавать прошлое вещей – запросто, с первой попытки. Джуффин сперва какие-то церемонии разводил, специальные свечи жег, чтобы облегчить мне задачу, но быстро понял, что нечего тут облегчать: я просто смотрю на предмет таким специальным взглядом и сразу все вижу. Сам знаешь, у меня все через задницу: практически невозможное одной левой, а элементарным вещам годами научиться не могу.
Мелифаро недоверчиво покачал головой. «Все равно все иногда ошибаются», – было явственно написано на его лице.
– Ну я же не совсем безнадежный придурок, – вздохнул я. – Естественно я сразу проверил, не во мне ли тут дело. Дважды. И убедился, что с навыком все в порядке. Перчатка леди Таниты помнит в лицо каждую монетку, которую она вчера достала из таза с пожертвованиями. А обнаружившаяся у меня в кармане ложка с нежностью вспоминала своих хозяев из «Света Саллари», откуда я ее зачем-то утащил.
– То есть внезапно выяснилось, что ты – обыкновенный трактирный вор? – обрадовался Мелифаро.
– Да почему же сразу «обыкновенный»? Я уникальный трактирный вор. Можно сказать, избранный. И посвященный в чудесное древнее искусство похищать ценности, усыпив не только бдительность их владельцев, но даже собственную. Впрочем, если ты настаиваешь, могу пойти сдаться Трикки. Пусть сажает меня в кутузку.
– В нашем с тобой положении это не наказание, а награда, – вздохнул он. – Пока незаслуженная, увы. Ладно, я тебя понял. Предметы, находившиеся на лишенной магии территории, пережили глубокое душевное потрясение и теперь не помнят ничего, кроме обступившей их тьмы.
– Только более темной, чем просто тьма, – сказал я. – Как будто… Как будто пока в Мире есть Очевидная магия, даже неодушевленные вещи каким-то образом живы. А без магии погружаются в полное небытие. Но когда она снова появляется, воскресают как миленькие. И переживают это, как самое настоящее рождение. Столько ликования в воспоминаниях обычных предметов обстановки о том, как они вдруг снова начали быть! Я даже не то чтобы шутил, когда говорил про выдающееся научное открытие. Другое дело, что сейчас нам нужно совсем не оно.
– Джуффин нам сейчас нужен, – мрачно сказал Мелифаро. – Позарез. Не факт, что он сразу разобрался бы, зато скакал бы от радости: «Ну надо же, что творится! Как интересно!» А я уже на стенку лезть готов. И ты, готов спорить, тоже. Два беспомощных дурака.
– Да, – согласился я. – Наверное, это и есть признак настоящей силы: когда начинаешь воспринимать собственную беспомощность как дополнительное развлечение. А пока она кажется великой бедой, считай, даже учиться толком не начинали. Ни магии, ни… Да вообще ничему. Меня сейчас только это и успокаивает: представляю, как шеф будет над нами смеяться, вернувшись – уже совсем скоро, самое позднее, послезавтра – и сразу становится легче. Очень рекомендую.
– Рекомендуешь – что?
– Отрастить себе внутреннего Джуффина. Или не Джуффина, просто кого-нибудь, кто будет смеяться над нами, не дожидаясь его возвращения. Прямо сейчас. Вряд ли это сложно: ты же все-таки Страж, тебе такой веселый двойник по умолчанию поло…
Я заткнулся на полуслове, потому что Мелифаро адресовал мне взгляд, который поначалу показался мне яростным, а на самом деле, был исполнен ликования, такого неожиданного в сложившихся обстоятельствах, что я его не сразу распознал.
– Вот интересно, почему это не происходит само собой, без напоминаний? – наконец спросил он. – Почему без чужого вмешательства не удается вовремя вспомнить, каков ты на самом деле?
– Да потому что мы с тобой очень крутые ребята, – усмехнулся я. – Эй, не смотри на меня так, я не издеваюсь. Совершенно серьезно говорю. Сам не раз удивлялся, почему вечно забываю, что способен на невероятные вещи и позволяю любой неприятности выбить меня из колеи. А на самом деле это нормально. Любой мало-мальски могущественный колдун – очень сложная конструкция. А ум у нас поначалу все равно вполне обычный человеческий. И чувствует себя как возница, оказавшийся за рычагом двадцатиэтажного амобилера, все этажи которого при этом желают ехать в разные стороны со скоростью сто миллионов миль в час. Мы, конечно, научимся управляться с этой дурындой, не вопрос. Просто не сразу.
