– Вот как я удачно зашла! – звонко и как-то преувеличенно четко, словно бы со сцены сказала она. – Всех сразу застала. Великая вещь чутье. Его не пропьешь. Хотя нельзя сказать, что я не старалась.
Величественно прошествовала к ближайшему креслу и села. Но не в него, а мимо, промахнувшись на добрые полметра. Впрочем, и бровью не повела, осталась сидеть на полу.
– В стельку, – констатировал сэр Кофа. И укоризненно добавил: – А ведь я учил тебя сохранять трезвость.
– Учил, – подтвердила Кекки. – Учил-учил и выучил, не сомневайся! Просто я не пожелала ее сохранять.
– Это другое дело, – миролюбиво согласился Кофа. – Время от времени расслабиться никому не помешает. Правда, я совершенно убежден, что расслабляться следует не на службе, а в специально предназначенные для этого Дни Свободы от Забот. Но я человек старой школы и, возможно, слишком много требую от молодежи…
– Ты – да-а-а-а! – подтвердила Кекки. – Требуешь. Зачем-то! А молодежь – это у нас кто? Я? Ай, ну точно, твоя правда! Эти ребята, музыканты, тоже называли меня «юная леди». И постоянно спрашивали, не волнуются ли мои родители. Родители, представляешь? Волнуются! И почему-то вдруг именно обо мне. Какая нелепая фантазия!
– Ты решила напоить леди Таниту Ашури, чтобы за ней было проще следить? – спросил Мелифаро. – Слушай, гениальное решение! Берешь подследственного, сажаешь за стол, покупаешь выпивку и внимательно следишь, как он ее употребляет. Приятное, умиротворяющее зрелище. И бегать никуда не надо. И присоединиться служебный долг велит. Я теперь тоже всегда так буду делать. За всеми прослежу!
– Да почему ж это только леди Таниту? – возмутилась Кекки. – Не пытайся умалить мои заслуги. Их там было целых… целых очень много человек. Верь мне: я считала. И пересчитывала. Точно помню, что получалось двузначное число.
– Ну ты даешь, – покачал головой Кофа.
– Да ладно тебе. А то, можно подумать, пьяных полицейских при исполнении в жизни не видел. Я еще вполне ничего, ни одного лавочника по дороге не арестовала за то, что у него недостаточно одухотворенный взгляд. А ведь как хотелось!.. Ты мне лучше вот что скажи, пока я не забыла. Леди Ауна Стакк. Та, на чье имя арендован дом на улице Мрачных Дверей. Ты уже знаешь, кто она?
– Пока нет, – неохотно сознался Кофа.
– А ты пытался? Или махнул рукой, потому что пока не до нее?
– Да нет, почему же махнул. Такие вещи следует выяснять вне зависимости от того, имеют ли они непосредственное отношение к делу. Но информация моих агентов довольно противоречива. Пока я склоняюсь к тому, что леди Ауна Стакк, скорее всего, вообще не леди, а молодой джентльмен, которому хватило остроумия переодеться перед заключением контракта…
– Ай да я! – торжествующе завопила Кекки. – Моя взяла! Я тебя провела. Считай, сдала экзамен. Принимаю поздравления. И предлагаю выпить по этому поводу. Только не говори, что мне уже хватит. Это имело смысл говорить часа три назад.
– Ого! – присвистнул Мелифаро.
– То есть леди Ауна Стакк это ты? – недоверчиво переспросил Кофа. – Если так, действительно очень неплохо. Я даже не заподозрил. Надеюсь, ты понимаешь, что я не приму твое признание без доказательств?
– Глупо было бы ждать, что ты просто поверишь мне на слово, – ухмыльнулась Кекки.
– Может быть, помочь тебе пересесть? – вдруг предложил Нумминорих. – Или на полу удобно?
Кекки ничего ему не ответила. Теперь она напряженно смотрела на меня – не то пыталась сообразить, кто я такой, и где мы прежде встречались, не то просто вспоминала, в какой последовательности следует произносить звуки, чтобы они сложились в нужные слова.
– Вот ты, сэр Макс, был мне очень нужен! – наконец сказала она. – Позарез. Весь вечер. Или даже всю ночь – когда темно, это же ночь? Неважно. А ты куда-то подевался. Не отвечал и не отвечал, как на тот свет провалился!
– Примерно так и было.
– Я, сам видишь, послушалась твоего совета. Сдалась музыкантам. Так и сказала: делайте, что хотите, я слышала, как вы играете, и теперь или срочно с вами выпью, или совсем пропаду. Они знаешь как обрадовались? У-у-у-у! И понеслось. И оказалось очень хорошо. А главное – вовремя. А знаешь, зачем я все время пыталась послать тебе зов? Чтобы сказать: забудь, о чем я тебя просила. Просто забудь, и все. Пожалуйста. Это была плохая идея. Я не хочу в Уандук. Мне не нужна никакая карьера. И пэпэо до задницы. И уладасы. Мне нужна только магия. Та, о которой я пока почти ничего не знаю. Но она обо мне уже знает! И хочет, чтобы я была. Я только сегодня это поняла. И теперь буду держаться за нее крепко-крепко. Никуда отсюда не уеду. И из Тайного Сыска не уйду, хоть ты стреляй.
Вот теперь Кофа по-настоящему удивился.
– Ты уговаривал Кекки уйти из Тайного Сыска? – спросил он меня. – Но с какой стати? То есть ты не только что спятил? А гораздо раньше?
Надо же. Похоже, Кофа и правда не в курсе ее затеи. А я-то был готов спорить, что настоящий автор интриги – он.
– Если вы имеете в виду оригинальность моего мышления, то она у меня врожденная, – с достоинством сказал я. – А все остальное – конфиденциальная информация. Если Кекки захочет, сама расскажет. А не захочет – придумает что-нибудь правдоподобное, так что не подкопаетесь. Она у нас хитрющая. А я, к сожалению, нет. Зато я хозяйственный.
Я спрятал руку в карман, чтобы сподручнее было залезть в Щель между Мирами, достал оттуда бутылку темного рома, такую пузатую, что порвал лоохи, когда ее вытаскивал. Поставил на стол, сказал:
– Это почти бомборокки. На мой вкус, что-то среднее между дешевой подделкой и так называемым «крепким капитанским», которое более-менее ничего. Гуляйте, счастливчики. Хорошей ночи. Я побежал.
А по дороге – если один-единственный шаг можно считать дорогой – я успел подумать, что счастливая пьяная Кекки, которую угораздило внезапно по уши втюриться в магию, это все-таки очень добрый знак. Лично для меня. А мне как раз очень надо. И значит, все будет хорошо.
* * *
– Ну наконец-то, – сказал сэр Шурф.
Он сидел в проросшей сквозь половицы траве и смотрел на меня с кротостью терпеливого убийцы, еще полтора часа назад применившего Заклинание Призыва и уже начавшего беспокоиться, не укокошил ли его жертву кто-нибудь другой.
Одного взгляда на него было достаточно, чтобы поставить крест на своих планах. Вернее, всего на одном, но какая сейчас разница.
По идее, я должен был испытать два равновеликих по силе чувства: ярость и облегчение. Потому что, с одной стороны, у меня на пути встали обстоятельства непреодолимой силы, а с другой, даже неплохо, что они такие непреодолимые. Теперь можно не умирать никакими чужими смертями, а просто жить дальше с кристально чистой совестью: я же и правда сделал все, что мог. А что мое «все что мог» в данном случае означает «вообще ни фига» – ну так ничего не попишешь. Надо уметь проигрывать. Не знаю, на кой мне сдалось это умение, но так говорят.
