– Хорошо вам смеяться… – начал было Мелифаро.
– Смеяться вообще всем хорошо, – согласился Джуффин. – Отличное занятие. Но сейчас я не смеюсь, а просто помогаю тебе осознать масштаб поставленной перед собой задачи. Ты, хвала Магистрам, не первый год занимаешься магией и должен бы уже привыкнуть, что для нас не бывает просто желаний. Хотеть – это и есть делать, сознательно, или бессознательно вкладывая в достижение желаемого немалую часть себя. Такие вещи следует понимать и держать несбыточные желания под контролем, чтобы не кормить своей силой и вниманием прожорливую бездну неосуществленных намерений. Она, к твоему сведению, не менее реальна, чем мой сапог или, к примеру, Темная Сторона. Но если у тебя однажды станет достаточно могущества для изменения Мира, можешь снова начинать хотеть невозможного – да хоть справедливости, почему нет. Помочь тебе в этом деле я вряд ли смогу, но и мешать не стану. Не откажусь посмотреть на Мир, где существует справедливость, как ты себе ее представляешь. И даже некоторое время в этом удивительном месте пожить.
– Вот и я не прочь оказаться в таком Мире, – вдруг сказала примолкшая было Кекки. – Скверная это все-таки штука – внезапная смерть здорового, полного сил и планов человека. Особенно в мирные времена, как сейчас. После нее остается… – не знаю, как лучше сказать, – беспорядок? Или просто дыра? А иногда очень много дыр сразу. И сразу как-то невольно примеряешь это на себя и думаешь: получается, нет никакого особого смысла во всех наших делах, если они могут остаться незавершенными из-за ерунды вроде плохо закрепленного книжного шкафа. И в человеческих связях, если они могут вот так оборваться в любой момент, без всякой нашей вины. И начинаешь грустить, не столько об умерших, сколько о себе. Но и о них, конечно, тоже. Есть о чем сожалеть. У этого Гламмы Йонгутари такая чудесная девушка, видели бы вы! Золотое сердце. Но это, как оказалось, не имеет значения, наши достоинства не делают неуязвимыми тех, кого мы любим. И нас самих тоже. Сэру Тарайоту Мулине его поздний счастливый роман тоже не помог остаться в живых. А знаете, какая отличная тетка была леди Шаторая Тариоти?
К моему удивлению, не только мы с Мелифаро, но и Джуффин отрицательно помотал головой.
– И я не знала, – вздохнула Кекки. – И даже Кофа, а это значит, вообще никто. А оказывается, леди Шаторая много лет бесплатно помогала знахарям в Приюте Безумных. Законов даже в Эпоху Кодекса не нарушала, в смысле, не колдовала, просто использовала врожденную способность успокаивать одним своим присутствием лучше всяких кристаллов смирения. Сидела часами с самыми несчастными безумцами, слушала их бредовые жалобы, гладила по голове. Знахари об этом никому не рассказывали, причем по ее настоятельной просьбе. Леди Шаторае почему-то было очень важно, чтобы никто о ее добрых делах не знал.
– Похоже, леди приняла обет бескорыстных деяний, – объяснил Джуффин. – Старинная забава, но после окончания Эпохи Орденов о нем многие вспомнили. Чаще всего такой обет принимают, чтобы избавиться от чувства вины, которое чрезвычайно опасно для магов: ощущающий себя виноватым – неважно в чем, значение имеет только искренность и острота чувства – как правило, постепенно теряет силу. Чтобы избавиться от такой напасти, за любой способ ухватишься, и обет бескорыстных деяний как миленький принесешь. И будешь потом хранить в тайне все свои мало-мальски альтруистические поступки, чтобы никто не узнал и не похвалил. Потому что похвала тоже своего рода вознаграждение, а, значит, получивший ее нарушил обет.
– Ничего себе, какие сложности! – ужаснулся я. – Счастье, что я обычно ощущаю себя виноватым максимум полчаса, а потом на что-нибудь отвлекаюсь, и привет.
– Да, – совершенно серьезно подтвердил Джуффин. – Рассеянность – одна из твоих самых сильных сторон, пользы от нее гораздо больше, чем неудобства, – и сказал Кекки: – Очень интересная информация о леди Шаторае Тариоти, хоть и несколько запоздалая. Но что ж теперь локти кусать.
– Погодите, это еще не вся история, – сказала Кекки. – Иногда леди Шаторая водила к безумцам свою, теперь тоже покойную, сестру леди Марану. А с той, оказывается, отдельная интересная штука: изредка, буквально на пару часов у леди Мараны просыпались магические способности такой огромной силы, что ей даже делать ничего было не надо. Никаких специальных трюков и заклинаний, просто рядом с ней все внезапно приходило в порядок – само, без видимых усилий. Поломанные вещи чинились, больные выздоравливали, засохшие деревья начинали зеленеть, и даже скисший компот мог снова стать свежим. Дома у леди Шатораи есть индикатор магии, купленный на Сумеречном рынке в ту пору, когда бывший заместитель генерала Боха тайком продавал спекулянтам списанное полицейское имущество – так вот, он на все это вообще не реагировал, как будто происходящее – не Очевидная магия, а что-то совсем другое.
– Ничего себе, – изумился я. – И так бывает?
– Я тебе уже триста тысяч раз говорил, что бывает вообще абсолютно все, – заметил Джуффин. – Просто кое-что настолько редко, что всякий раз заново удивляет. Такие способности, как у леди Мараны Тариоти действительно уникальное явление, но все же описанное историками магии. В старые времена, я имею в виду, совсем в глубокой древности, еще до Ульвиара Завоевателя, таких людей называли забытым нынче словом «олейдаслаха». Примерное значение «лопата судьбы».
– Именно «лопата»?
– Ну да. По-моему, довольно метко: рабочий инструмент, при помощи которого и дерево можно посадить, и могилу вырыть, и, если понадобится, какого-нибудь недостаточно милого человека в эту могилу уложить. Видимо, наши далекие предки считали, что судьба использует способности этих людей, когда сама сочтет нужным, а в остальное время они спокойно стоят в сарае. То есть живут своей жизнью. Кстати, о том, что Марана Тариоти была олейдаслаха, я не знал. Ясно теперь, почему женщины Решеток и Зеркал набивались ей в подруги, но в Орден не звали. Очень интересно! А в Приюте Безумных в дни визитов леди Мараны небось непременно кто-нибудь выздоравливал?
– Именно так, – кивнула Кекки. – Хотя она ничего для этого не делала. Даже не испытывала желания, чтобы пациенты выздоровели. Ходила к ним по просьбе сестры, но ей было все равно.
– Слушай, а откуда ты все это знаешь? – спросил я. – Понимаю, секреты мастерства и все такое, но в этой области я тебе явно не конкурент. Зато от любопытства вполне могу… нет, умереть на месте это все-таки перебор. Но, к примеру, начать кусаться – вполне.
– Да ладно тебе – кусаться! – улыбнулась Кекки. – Невелик секрет. У леди Шатораи была компаньонка, что-то среднее между подругой и помощницей по хозяйству. То есть работала она как бы бесплатно, но жила в доме на всем готовом и регулярно получала достаточно дорогие подарки; на самом деле многие так поступают, если не хотят превращать взятых в дом обнищавших друзей и дальних родственников в слуг. Бедняжка обожала покойную и теперь горюет, хоть и получила неплохое наследство. Милая женщина, спокойная, рассудительная и при этом чувствительная до крайности, таких обычно несложно разговорить. Достаточно было сказать, что я специально приехала из Гугланда, чтобы поблагодарить покойную за некое благодеяние, подробности которого разглашать не могу, как она спросила, не об исцелении ли от тяжелой душевной болезни речь. А дальше мне оставалось только слушать, поддакивая в нужных местах. Бедняжка со дня кончины своей покойной покровительницы разрывается между желанием поведать Миру о ее добрых делах и обещанием хранить тайну, а тут такая удача – появляется слушательница, которая, с одной стороны, как ей показалось, сама в курсе, а с другой – знает далеко не все. И понеслось.
