Общества остальных коллег я пока старательно избегал: делиться с ними гипотезой шефа не следовало по причине ее абсурдности, возводить напраслину на Шурфова секретаря – примерно из тех же соображений, а говорить о чем-то другом я пока был не в состоянии.
Все что я мог сделать в такой ситуации – вылезти на крышу, достать из Щели между Мирами чашку черного кофе и выпить его залпом, представляя, что случайно добыл коньяк; не то чтобы это помогло, но хотя бы рассмешило. А потом поиграть с собой в игру под названием «Как будто я тут самый умный». В смысле обдумать все, что я успел увидеть, услышать и узнать за последние дни. Порой это нелепое в моем исполнении занятие приносит неожиданный результат. Все-таки когда живешь в магическом мире, рассчитывать на чудо – вполне рациональный подход.
По крайней мере, просидев на крыше какие-то несчастные полчаса, я сообразил, что могу сделать прямо сейчас, не дожидаясь шефа. Причем не просто могу, а даже обязан. Мы знаем, что сказали Джуффину Хранители Харумбы, но когда у тебя есть уникальная возможность перепроверить информацию, грех ее упускать.
Поэтому вместо того чтобы и дальше протирать черепицу своим лоохи, я сделал тот самый единственный шаг, отделяющий меня теперь от любого места в Мире, и удобно улегся на теплом пепельно-белом песке. Закинул руки за голову, вытянул ноги и принялся ждать. Больше ничего делать не требовалось, мое присутствие тут само по себе приглашение к разговору. Очень настойчивое приглашение, что-то вроде артиллерийской пальбы.
Здесь, на берегу Ариморанского моря, давным-давно наступила ночь, но до рассвета было еще далеко, поэтому воздух пока не окрасился в розовый цвет. Пришлось довольствоваться видом усыпанного звездами зеленовато-лилового неба и шумом прибоя. Не сказать, что такая уж суровая аскеза.
Потом мне на голову обрушилась груда песка, практически целая дюна. Особо приятным это переживание не назовешь, одна радость, что оно сродни наваждению и длится недолго; в любом случае, я к таким приветствиям уже привык.
На смену временно придавившей меня песчаной горе пришла другая, уже не иллюзорная тяжесть. Сперва я только сдавлено охнул, даже в глазах потемнело, а потом обнаружил, что на груди у меня сидит злющая с виду старуха с седыми кудрями до земли и азартно размахивает длинным куманским ножом. Если не знать, что изначально грозное оружие предназначалось для дробления окаменевших медовых глыб, осколками которых торгуют на всех рынках Уандука, оно может произвести довольно сильное впечатление. Впрочем, если знать, все равно производит. По крайней мере, на меня.
– Однажды я избавлю от тебя этот многострадальный Мир! – воскликнула старуха, еще раз взмахнув своим медорубом. И расхохоталась, тут же помолодев примерно на восемнадцать тысяч лет. Заодно превратилась в мужчину. Чтобы два раза не вставать.
С Иллайуни примерно та же беда, что с Друппи. В смысле он меня любит. По-своему. И выражает свою любовь – вот так.
– Шутки шутками, но это и правда свинство с твоей стороны – являться ко мне в таком состоянии, – сказал Иллайуни, вставая с моей груди и усаживаясь рядом. – Ты и в самом безмятежном настроении едва выносим. А уж сейчас…
– Знаю, – согласился я. – Прости. Ни за что не пришел бы, но мне позарез нужна твоя помощь. Не хмурься, всего лишь ответ на вопрос. Или на два вопроса. Или, если судьба будет к тебе особо жестока, на три.
Иллайуни снова рассмеялся.
– У тебя повадки в точности как у моего прадеда Гомулай Тар Оган Найи, который приходил в гости и объявлял с порога: «Не знаю, что вы натворили, злодеи, и знать не желаю, пришел час расплаты, я уже тут!» Тоже тяжелый человек, хотя до тебя ему далеко. Давай, выкладывай свой вопрос, только будь милосерден, быстро! Я – несчастный беззащитный бессмертный, даже утопиться по-настоящему при виде тебя не могу.
– Шурфа чуть не убили, – сказал я. – То есть, считай, почти убили, но я по счастливой случайности углядел на его шее смертное проклятие и отменил, благо на Темной Стороне это просто; не потащил бы он меня туда развеяться… Нет, стоп, не надо мне в твоем присутствии об этом думать.
– Вот-вот, – мрачно подтвердил Иллайуни.
– Еще одного моего друга избавил от точно такого же проклятия шеф. Только уже не случайно, а нарочно повел на Темную Сторону проверять. А перед этим погибла целая толпа народу, причем смерть каждого в отдельности выглядела трагической случайностью, не придерешься. Проклятие Йарра именно так и действует. Слышал о таком?
Иллайуни равнодушно помотал патлатой головой. Выглядел он сейчас совсем мальчишкой, ровесником Шурфова секретаря. Им бы мяч на пару гонять да в окна женских бань подглядывать, если, конечно, таковые тут имеются. Внешность вообще обманчива, а уж в магическом Мире и вовсе нелепо придавать ей хоть какое-то значение. Но я так по-дурацки устроен, что, даже научившись по желанию изменять собственный облик, все равно придаю.
Впрочем, буквально секунду спустя Иллайуни стремительно постарел. Его вид и так-то не отличается постоянством, а сегодня он явно нарочно мельтешил, действуя мне на нервы. Иллайуни вообще на удивление мстителен; хвала Магистрам, только в мелочах.
– Я в ваших нелепых угуландских смертных проклятиях не разбираюсь, – надменно сказал он. – И не намерен что-либо менять. Спрашивай, что собирался.
– У нас есть подозреваемый. Одна беда, он уже несколько лет в Харумбе. И Хранители говорят…
– Они согласились удовлетворить ваше любопытство? Тогда зачем еще и меня дергать? – возмутился Ба Шумбай Иллайуни Горда Ойян Цан Марай Абуан Найя, бессмертный кейифай из рода строителей и хранителей Харумбы, давным-давно сбежавший от своих родственничков ко всем чертям.
– Затем, что ты незаинтересованное лицо. У тебя нет задачи защищать своих подопечных, утверждая, будто обитатели Харумбы не могут воздействовать на живых какими бы то ни было заклинаниями…
– Но он действительно не могут! – воскликнул Иллайуни. – Как вам только в голову такое пришло?!
– Ну как – просто мы не Хранители Харумбы. Поэтому не в теме, – усмехнулся я. – Ладно, я уже понял: это абсолютно невозможно. От такой новости чокнуться впору, но все равно спасибо тебе.
– Чокнуться впору, говоришь? То есть сейчас ты по собственным меркам еще нормальный? – осведомился Иллайуни. – Плохи, значит, дела.
– Да, дела неважные. Зато у меня есть второй вопрос: может ли живой человек посетить Харумбу в сновидении? Я имею в виду, не грезить на эту тему, а по-настоящему там побывать?
Иллайуни нахмурился.
– Уродился бы я подозрительным – решил бы сейчас, что мои родичи уговорили тебя попробовать нас помирить.
– При чем тут твои родичи?
– При том, что тот же самый вопрос я слышал от них минувшей осенью. Специально приходили посоветоваться, хотя до сих пор демонстративно придерживались мнения, будто я вышел из общего дела не от большого ума. Но как припекло, сообразили, что о сновидениях я знаю побольше, чем вся семья, вместе взятая, и прибежали расспрашивать. Прежде такого никогда не бывало – чтобы Харумба приснилась кому-то из живых. Даже в обычных пустых снах она не фигурировала, хотя, конечно, доподлинно это не проверишь. Но так говорят. А теперь на улицах Харумбы то и дело появляются сновидцы; мои рассказывали, по большей части, обитатели каких-то иных реальностей, но и местные, из этого Мира, изредка попадаются. Ходят по городу, глазеют, заводят разговоры. Один юный Шиншийский принц отыскал там свою прапрабабку и был шокирован встречей, видимо, иначе ее себе представлял. Зато жители Харумбы в восторге от гостей, новые впечатления для них радость, которой ни за какие деньги не купить. А вот Хранители в растерянности: не понимают, как такое вообще стало возможно. И не могут решить, плохо это или хорошо.
