Кабрал, который в ту пору был болен, ожидал, что заморин немедленно извинится за разгром фактории и гибель людей, но извинений не последовало ни в тот день, ни назавтра. Очевидно, заморин колебался, не зная, как реагировать. Кабрал же расценил его молчание как подготовку к войне. Еще сутки спустя португальцы начали операцию возмездия.
Кабрал приказал захватить девять арабских кораблей и перебить весь экипаж. Горожане с ужасом наблюдали за происходящим в гавани. «Мы умертвили пятьсот — шестьсот человек, — продолжает анонимный хроникер, — пленили двадцать — тридцать и обобрали корабли до нитки. На одном были три слона — их мы убили и съели, а пустые суда сожгли».
Но это было еще не все. С наступлением темноты командующий приказал приблизиться к берегу и обстрелять Каликут из пушек. Обстрел был жестокий. Маломощные орудия, отвечавшие с берега, были быстро подавлены встречным огнем.
Пушки не смолкали весь следующий день. Ядра врывались в город, круша все на своем пути. Пострадали дома, принадлежащие заморину. Был убит один из его приближенных. Сам правитель спешно покинул Каликут.
Затем португальцы двинулись в город Кочин, в сотне миль от Каликута — запасной пункт на случай, если в Каликуте не заладится. Обе стороны болезненно восприняли разрыв отношений. Как обстрел города, так и погром в торговом представительстве требовали мести. Предстояла долгая торговая и религиозная война, началом которой послужил этот конфликт.
О городе Кочин португальцам, наверное, рассказал Гаспар да Гама. Было известно, что там правит раджа, вассал заморина, желающий сбросить его иго и приветствующий новых союзников. Приняли их сердечно. Состоялся обмен заложниками, которых затем меняли каждый день, чтобы высокородные индийцы, сидя в море, меньше страдали от голода, жажды и бессонницы. В двухнедельный срок португальцы успели загрузить пряности и договориться об открытии небольшого постоянного торгового представительства, а заодно расширили свои знания о Малабарском побережье. Начали прибывать гонцы из других портовых городов, таких как Каннанор (ныне Каннур) и Квилон (Коллам), с торговыми и союзническими предложениями. В Кочине португальцы впервые увидели настоящих индийских христиан: к ним явились два священника из близлежащего города Кранганор (Кодунгалур), Иосиф и Матиас, невероятно обрадованные их приездом.
Надо думать, что помимо радости от встречи с единоверцами португальцы испытали огромный шок. Наконец они начали осознавать существование и «языческую» природу индуистов, которых долго почитали за христиан. Священники рассказали им, что совсем не христиане составляют большинство населения, наоборот: община Святого Фомы — это малочисленная притесняемая группа, окруженная неверными, и вся торговля на побережье находится в руках мусульман.
А между тем заморин строил планы мести. До Кабрала дошли слухи, что он собрал флот в восемьдесят кораблей, чтобы перехватить португальцев в море на обратном пути. Раджа предлагал помощь, но Кабрал отказался, уверенный, что собственная артиллерия его не подведет. Однако срочно отбыл, бросив на берегу людей в торговом представительстве и увезя с собой двоих индийцев. Три дня они голодали, но потом все-таки согласились поесть «с большой скорбью и печалью». Сей акт культурного невежества еще долго вспоминали в Кочине. 13 лет спустя, в письме королю Мануэлу, раджа пенял на неблагодарность гостей, для которых он был верным другом.
Сражение не состоялось. Кабралу не хотелось рисковать, имея на борту ценный груз, а индийцы так и не приблизились из страха перед португальскими пушками. Они следовали на большом расстоянии, а затем и вовсе отстали.
Далее по курсу лежал Каннанор, где португальцы сделали краткую остановку. Местный правитель снова предложил им пряности. Вероятно, так он хотел обезопасить себя от их пушек, а также приобрести союзников против заморина.
Близ Малинди флотилию постигла коммерческая катастрофа: резкий маневр окончился потерей корабля со всем грузом. Люди спаслись «в одних рубашках». И хотя корабль вытащили на берег и сожгли, дабы он не достался мусульманам, мозамбикские ныряльщики все-таки сумели поднять со дна одну из пушек, бывших на борту. Впоследствии это орудие будет использовано против португальцев.
А тем временем Мануэл, которого богатые индийские дары от заморина убедили в дружеском настрое последнего, снаряжал новую экспедицию. В марте, когда корабли Кабрала боролись со встречным ветром у мыса Доброй Надежды, маленький торговый флот из четырех судов под командованием Жуана де Новы вышел из устья Тежу. Поскольку между отбытием одной экспедиции и прибытием другой проходило около двух лет, отбывающие пользовались инструкциями, составленными на основании данных двухлетней давности. Время отправления зависело от муссонных ритмов. В Атлантике два флота, разминувшись, следовали далее в противоположных направлениях. Но эта практика начинала меняться. Когда Нова достиг бухты Святого Браша, на одном из деревьев он заметил висящий сапог. Внутри была записка с рассказом о событиях в Каликуте. Естественно, португальцы не стали туда заходить. Они загрузили пряности в Каннаноре и Кочине, а на обратном пути, столкнувшись в океане с кораблями заморина, обстреляли их из пушек и были таковы.
Флотилия Кабрала вернулась в Лиссабон летом 1501 года. По пути моряки не пренебрегали исследовательской стороной поездки и расширяли свои этнографические и географические познания. Ими был изучен африканский порт Софала, крупный центр золототорговли. Диогу Диаш исследовал выход из Красного моря — место осуществления новых стратегических планов Мануэла. Дело двигалось с трудом. В этой засушливой негостеприимной земле, раскаленной как печка, многие из моряков нашли свою смерть. Обратно вернулись только шестеро — больные и измученные, не имевшие в дороге питья, за исключением дождевой воды. Новые сведения были аккуратно нанесены на карты, а карты спрятаны на будущее.
Возвращения Кабрала ожидали с нетерпением. Из семи вернувшихся кораблей пять везли пряности. Еще шесть судов были потеряны в море. По всей стране звонили колокола и проходили торжественные процессии. Но при дворе мнения разошлись. Существовало сильное лобби, полагавшее, что экспедиция себя не оправдала: цена слишком высока, расстояния слишком велики. Открытие новых земель вызывало интерес, но не более. Неудача в Каликуте, потеря торгового представительства и тот факт, что большинство населения и правители Индии оказались нехристианской веры, — все это внушало большие сомнения в целесообразности следующих походов.
Однако Мануэл, вложивший в экспедицию большие средства, не собирался отступать. Он позаботился о том, чтобы новость об успешном возвращении его моряков облетела всю Европу.
Цена плавания Кабрала: было потеряно шесть кораблей
Никто не воспринял эти вести с такой жадностью, как венецианцы. Для Венеции, морской республики, к концу XV века владевшей монополией на торговлю пряностями, сохранить свое положение было чрезвычайно важно. Венецианцы не жалели сил для поддержания хороших отношений с египетской династией мамлюков, дабы их суда в Александрии могли бесперебойно загружать пряности. То обстоятельство, что португальцы открыли способ обойтись в этом деле без мусульманских посредников, пришлось им не по вкусу. Существование самого города-государства было поставлено под вопрос. Требовалось срочное расследование. Итальянец Альберто Кантино, пребывавший в ту пору в Лиссабоне, писал своему патрону герцогу Феррарскому: «…от венецианского посланника стало известно, что король намерен прекратить экспедиции, если убытки будут слишком велики». Надо думать, что венецианцы возлагали на этот исход большие надежды. Однако более реалистично настроенные наблюдатели отражали картину, не сулящую Венеции ничего хорошего. Наоборот, предвещавшую полный крах. Тот самый венецианский посланник Джованни Маттео (по прозвищу Критянин) записывал в дневнике: «Они привезли большой груз пряностей по цене столь малой, что страшно и назвать. Если так пойдет и дальше, король Португалии сможет именовать себя королем денег, ибо за пряностями все будут приезжать в его страну». Мануэл пригласил Джованни Маттео отпраздновать успех его экспедиции, и тот, «как приличествует в подобных случаях, поздравил его и выразил свою радость». Несомненно, Критянин предпочел бы выразить соболезнования.
