Пять дней «Мири» без управления дрейфовал в жарком море. Португальское судно, где находился Лопеш, следовало по пятам. На пятый день было приказано покончить с «Мири». «Мы видели все, — писал Лопеш, — это было в понедельник 3 октября. Эту дату я не забуду никогда».
Поравнявшись со своей жертвой, португальцы стали в упор стрелять по ней из бомбарды. Но, как оказалось, соперников они серьезно недооценивали. Первая пробоина вызвала в мусульманах небывалый подъем духа: они внезапно бросили крюки и пошли на абордаж. «Это случилось так неожиданно и стремительно, что на боевом марсе не успели даже камня в них швырнуть». В мгновение ока роли переменились. Теперь нападавшие вынуждены были обороняться. «Многие не имели при себе оружия, поскольку думали, что атакуют беззащитных людей». Заперев в трюме пленных, все бросились отражать яростное нападение. Но не тут-то было. Бомбардиры не могли приблизиться к пушке, потому что на палубу сыпались камни. «Стоило кому-то показаться из укрытия, в него тут же летели стрелы и град камней». Из оружия у португальцев остались луки и арбалеты. Людей не хватало, потому что сорок человек отплыли на баркасе.
Суда намертво сцепились бортами. Отчаянная борьба продолжалась целый день. Казалось, что мусульмане от бешенства не чувствуют боли. Просто не верилось, что они могут биться с таким подъемом. Многие были убиты и ранены, но прочих это не останавливало, да и раненые продолжали сражаться, будто раны им нипочем. Ситуация становилась угрожающей. «На баке отбивались полтора десятка раненых матросов, защищая капитана, остальные, оставив позиции, скрылись под палубой, — писал Томе Лопеш. — Рядом никого не было, только я и капитан Джованни Буонаграчиа». Капитан подобрал чью-то помятую и пробитую кирасу без ремней, но атакующие тотчас ее сорвали. И тогда он обернулся и закричал: «Томе Лопеш, корабельный клерк, что мы тут делаем, если все нас покинули?» К тому времени их защитники, видя, что ситуация безнадежна, бросились в море и были подобраны баркасами. Мусульмане были уже на юте. Они все прибывали, свежие силы сменяли раненых, хотя многие срывались в воду и тонули.
Несколько португальцев оказались зажаты под баком. «Один был убит, прочие ранены, хотя парус кое-как прикрывал нас от камней».
Тут бы им и конец, не прояви их товарищи сообразительность. Другая каррака, «Жойа», приблизилась к «Мири», будто команда сейчас пойдет на абордаж. Это возымело действие. Мусульмане испугались за свой корабль и отступили, не добив врага. Боевой дух покинул их. Теперь они были обречены, и дело стало лишь за временем.
Да Гама, с шестью или семью самыми большими судами, продолжал преследовать мусульман, дрейфующих без руля и парусов в открытом море. Сильная зыбь и качка не позволяли подойти борт в борт. Португальцы только обстреливали жертву из пушек, продлевая ее агонию. Утром пятого дня вплавь явился перебежчик. В обмен на жизнь он пообещал закрепить канат на рулевой колонке, чтобы португальцы могли подтянуть «Мири» и сжечь его. «На корабле, — сказал он, — больше нет ни ценностей, ни товаров, ни продовольствия — все сброшено в море, чтобы не досталось врагу». Лопеш не единожды отмечал храбрость и высокий дух мусульман: «Во время битвы приходилось видеть, как раненый вырывает из своего тела стрелу и посылает ее обратно к нам, будто не чувствует боли». «Так и было сделано, — устало заключает Лопеш, — под конец адмирал без всякой жалости приказал сжечь корабль и тех, кто на нем находится». За исключением горбуна-штурмана и детей числом около двадцати, коих обратили в христианскую веру.
Впоследствии, узнав об ужасной медленной смерти «Мири», многие португальские хроникеры были шокированы и обескуражены, а индийские историки видели в ней фактическое начало нашествия западного империализма, первое жестокое столкновение двух самодостаточных, взаимно далеких и чуждых миров. «Это просто неслыханно, — говорил один мусульманский правитель, — чтобы кому-то запрещали выходить в море».
В целом действия португальцев расценивались как пиратство, но их мотивы — чистая жестокость без стремления обогатиться — были поначалу необъяснимы. Возможно, да Гама доходил до крайностей по части террора, однако тут он был не одинок. Португальцы, которые привыкли существовать в условиях жестокой религиозной, экономической, технической и военной конкуренции с исламским миром, явились в Индийский океан продолжать крестовые походы, неотделимые в их понимании от борьбы за торговую монополию.
На Малабарском побережье не забыли и не простили случай с «Мири». Его будут вспоминать не одно столетие. Как говорят испанцы, великие грехи отбрасывают длинную тень. Но да Гама только начал. Кровь только разыгралась.
Глава 8. Ярость и месть. Октябрь — декабрь 1502 года
Далее португальцы отправились в Каннанор, номинально дружественный порт, где существовало небольшое португальское торговое представительство. Однако да Гама, из недоверия к местным, отказался сходить на берег для встречи с раджой. Переговоры состоялись, но прошли без помпы, обычно сопровождающей подобные церемонии. Индийская делегация находилась на длинном пирсе, вдающемся в море, а португальцы у себя на полуюте. После дипломатических любезностей и обмена дарами переговоры, едва начавшись, быстро застопорились. Раджа сказал, что не может обсуждать условия торговли пряностями, ибо их определяют сами торговцы и все они мусульмане.
Да Гама не понимал, а скорее не хотел понимать существующее на Малабарском побережье разделение между политической властью, находящейся в руках индуистской элиты, и экономической, принадлежащей мусульманам.
Мусульмане же потребовали высокую цену за пряности, поскольку португальские товары, по их мнению, были весьма посредственны и для обмена не годились. Услышав такой ответ, да Гама впал в бешенство. «Чего ради, — с негодованием вопрошал он, — раджа прислал мне этих неверных, если он отлично знает, что они издревле ненавидят христиан и являются нашими злейшими врагами?» Он хотел вернуть пряности, которые уже успели загрузить на борт, а кроме того, велел главе португальской торговой фактории, по имени Пай Родригес, закрыть свою контору и покинуть город. Родригес отказался, заявив, что адмирал ему не указ и он продолжит выполнять свои обязанности. Это еще больше разозлило да Гаму. Он уехал из Каннанора в наихудшем расположении духа, на прощание предупредив раджу, что «его кафиры заплатят за все» в случае репрессий против христиан. И подкрепил свою угрозу пушечным залпом. И хотя вслед ему раджа отправил миролюбивое письмо, где клялся в вечной верности португальскому королю и обещал поставить того в известность о произошедшем, это нисколько не смягчило настрой да Гамы, тем более что автором письма был явно Пай Родригес.
Впереди был Каликут. По пути да Гама, ища, на ком бы выместить раздражение, велел обстрелять маленький порт по соседству с Каннанором и захватить небольшое мусульманское судно.
Весть о судьбе «Мири» достигла Каликута, заставив его правителя глубоко задуматься. Португальцы зачастили на Малабарское побережье. Они являются каждый год, захватывают и топят суда. Если позволить им тут закрепиться, то ущерб от этих непрошеных гостей многократно возрастет. Четыре корабля, что были в прошлом году, продемонстрировали свою неуязвимость для местного оружия. А в этом году их целый флот. Необходимо срочно найти решение проблемы, что при их техническом превосходстве будет непросто.
