Благодаря превосходству португальцев в вооружении, оснащении и мобильности флота, а также боевому духу, жестокости и упорству, с которым они действовали, число их союзников возрастало. Теперь не только в Индии, но и в поросших пальмами песках Восточной Африки торговцы из Каира и Джедды теряли расположение местных властей. К концу 1504 года многие торговцы, разочаровавшись в деловых перспективах, вместе с семьями и товаром отправились обратно в Египет. В последний день года португальский флот под командованием Лопеша перехватил их караван. Суда были сожжены, и люди числом около 2 тысяч уничтожены. Так закончилось индо-арабское коммерческое сотрудничество. «Это был полный крах. Заморин понимал, что благие времена не вернутся, ибо он утратил слишком многое и арабы покидают его столицу, где начинается голод и мор. Величие Каликута осталось в прошлом».
Новый, 1505 год португальцы встречали, будучи уверенными в скорой и полной оккупации Малабарского побережья. С этой мыслью Мануэл готовил новую эскадру.
Конкуренты пессимистично восприняли весть о его успехах. Реакция постепенно расходилась по Европе, как круги по воде. В Венеции питали надежду, что расстояние, болезни и кораблекрушения не позволят Мануэлу регулярно ввозить из Индии пряности. И впрямь — чтобы проделать путь в 24 тысячи миль, требовалась немалая удача и выдающиеся мореходные способности. Недаром каждый март провожатые на причале в Рештелу заранее оплакивали своих близких, отправляющихся в дальние края. Из 5500 путешественников, начиная с первого похода да Гамы в 1497 году, 1800 человек, или 35 процентов, не вернулись обратно. Большинство погибли при кораблекрушениях. И все-таки прибыль была колоссальная.
Огромные потери при кораблекрушениях
Так, затраты на снаряжение первого вояжа Васко да Гамы окупились в шестьдесят раз. Каждая экспедиция приносила короне миллион крузадо, а аромат пряностей в порту Лиссабона обеспечивал беспрерывный приток волонтеров, многим из которых было нечего терять. Притом что Португалия не имела своих природных ресурсов и находилась на задворках политической и экономической жизни Европы, притяжение Востока для португальцев было непреодолимо. И пусть король Франции Франциск I презрительно именовал Мануэла «бакалейщик», высмеивая его торгашескую мелочность и расчетливость, но втайне наверняка завидовал тому, что португальские монархи приобрели надежный монопольный источник дохода, став первым в средневековой Европе королевским торговым домом.
Поскольку деньги потекли рекой, Мануэл принялся за обновление своей столицы. В 1500 году на берегу Тежу расчистили место для нового дворца, откуда король мог бы наблюдать, как в порт входят его богато груженные суда. Дворец символизировал имперское величие и служил центром коммерческой активности, соединяя в себе две составляющие португальской монархии. К дворцу примыкали административные здания: Индийский дом, таможня, департаменты по импорту древесины, рабов, по торговле с Фландрией, монетный двор и арсенал. В первые годы нового столетия Лиссабон стал одной из наиболее богатых, динамичных европейских столиц. Цены на все товары диктовала корона. Торговые схемы и технические новинки покупали и заимствовали за границей. Португальцы были непревзойденные мореходы, но класс предпринимателей — средний класс — в стране отсутствовал. Подобно тому, как армия нуждалась в иностранных оружейниках и артиллеристах, для развития торговли в Индии и Европе Мануэлу требовались агенты, факторы, оптовые и розничные торговцы, банкиры и инвесторы. Из Флоренции, Генуи, Болоньи, Антверпена, Нюрнберга и Брюгге в Лиссабон устремились люди, наделенные деловой хваткой и прозорливостью.
Когда в 1503–1504 годах в Лиссабоне открылся первый Фуггер-банк, это было воспринято как очередной удар по Венеции. Недоброжелатели злорадно отмечали: Венеция теряет статус главного европейского рынка. Ошибались те из венецианцев, кто, подобно хроникеру Приули, думал, что португальские прожекты разобьются о скалы мыса Доброй Надежды. В феврале 1504 года в венецианском парламенте (синьории) были представлены сведения о больших объемах пряностей, привезенных в Лиссабон второй экспедицией да Гамы. В Александрии же начались перебои с пряностями, и венецианские купцы недобирали товар, хотя виной тому были не португальцы, а междоусобная вражда, раздиравшая Египет.
Лиссабон и река Тежу в XVI веке
Весной 1504 года Каликутский совет возобновил свою деятельность по подрыву португальских позиций. Из Венеции в Португалию был направлен агент Леонардо да Массари, чтобы под видом торговца собирать и тайно переправлять в Венецию данные о португальском рынке. Второй агент — Франческо Телди, якобы ювелир, направлялся в Каир, дабы склонять султана к противодействию португальцам в Индии. Каликутский совет и Дворец дожей совместно разрабатывали широкие схемы. Телди, например, должен был намекнуть султану, что если Мануэл зазывает венецианских купцов в Лиссабон и они не получат скидки в Александрии, то, несмотря на давнюю дружбу и сотрудничество, Синьория может принять это предложение. Впоследствии ходили слухи, что среди прочего он также уговаривал султана вырыть канал при Суэце, что снизило бы транспортные расходы на перевозку пряностей в Европу. При всей взаимной заинтересованности стороны разделяла граница взаимного недоверия. Агенты Синьории не знали о шагах, которые некоторое время назад предпринял султан — в ответ на отчаянное возмущение и требования помощи его единоверцев в Индии. Проверяя, насколько серьезны слова о поддержке и каков общий настрой христиан, он направил в Венецию монаха-францисканца Мауро с ультиматумом: либо португальцев заставят убраться из Индийского океана, либо христианские святыни в Иерусалиме будут разрушены. Венецианцы отвечали весьма уклончиво. Они не осмеливались открыто поддержать султана, но намеками выражали сочувствие, просили не устраивать гонений на христиан и давали понять, что христианские армии не готовы защищать Иерусалим. Телди также было велено воздержаться от обещаний. Христианские правители перебрасывали неудобного посланника друг другу, как горячую картофелину. Под конец брат Мауро оказался у папы Юлия II, который поспешил направить его к самому Мануэлу, предварив его появление встревоженным посланием. Поскольку брат Мауро добрался до Лиссабона лишь летом следующего года, у Мануэла было довольно времени, чтобы обдумать ответ. И ответ, который имел большое значение для португальцев, был совсем не таков, на который рассчитывал султан.
Шпионская миссия Леонардо да Массари провалилась. Еще на пути в Лиссабон его узнал кто-то из флорентийских недругов, и разоблаченного да Массари, по его собственным словам, «бросили в темницу». Представ перед королем, он ухитрился оправдаться и потом два года прозябал в Португалии, не имея возможности разузнать что-либо ценное. Мануэл стал очень подозрителен в плане иностранного шпионажа. Через месяц после случая с да Массари он издал указ, запрещающий изготовление глобусов и копирование маршрутов на картах, дабы иностранцы не воспользовались открытиями, которые так дорого обходились его людям. Особенно в условиях торговой войны с Венецией, причисляемой теперь к злейшим из врагов. Португальцы даже считали — возможно, безосновательно, — что два пушечных мастера, которые помогли заморину в 1504 году, были посланы Венецией.
