За последние тридцать лет, с тех пор как занавесы во время прослушиваний стали обычным делом, число женщин в ведущих оркестрах США увеличилось в пять раз. «В первые дни введения новых правил прослушивания мы искали четырех новых скрипачей, – рассказывает Херб Вескелблатт, тубист Метрополитен-опера в Нью-Йорке, который возглавил борьбу за объективные прослушивания в Метрополитен в середине 1960-х годов. – И все победители конкурса оказались женщинами. Такое раньше было просто немыслимо. До этого момента у нас во всем оркестре было не больше трех женщин. Помню, когда объявили, что все победители – женщины, один парень на меня здорово разозлился. Он говорил: “Тебя все запомнят как сукиного сына, который наприводил баб в этот оркестр”».
Мир классической музыки осознал, что чистое и мощное первое впечатление (во время прослушивания музыканта) было на самом деле безнадежно искаженным. «Некоторые музыканты выглядят так, будто исполняют музыку лучше, чем на самом деле, потому что держатся уверенно и у них есть осанка, – рассказывает один музыкант, участник множества прослушиваний. – Другие выглядят во время исполнения ужасно, но звучат великолепно. Третьи безумно стараются, но этого не чувствуется в звучании. Всегда присутствует диссонанс между тем, что ты видишь и слышишь. Прослушивание начинается с той секунды, когда исполнитель появляется на сцене и вы думаете: «Кто этот зануда?» или: «Кем возомнил себя этот парень?» И это судя только по тому, как они выходят на сцену со своими инструментами».
Джули Ландсман, первая валторна Метрополитен-опера в Нью-Йорке, говорит, что иногда ее обескураживает то, как некоторые музыканты подносят инструмент к губам. «Если они держат мундштук как-то необычно, вы можете тут же подумать: «О Боже, у них ничего не выйдет». Тут столько вариантов. Некоторые музыканты используют медную валторну, другие из никеля с серебром, и вид валторны, на которой играет человек, может подсказать вам, из какого он города, у кого учился, по какой школе, и все эти знания могут повлиять на ваше мнение. Я бывала на прослушиваниях без занавеса и, могу вас уверить, была необъективна. Я начинала слушать глазами, и можете не сомневаться, ваши глаза всегда влияют на ваше суждение. Единственно верный способ прослушивания – это ушами и сердцем».
В Вашингтоне Национальный симфонический оркестр нанял Сильвию Алимену в качестве валторнистки. Взяли бы ее до введения прослушиваний через занавес? Разумеется, нет. Валторна (как и тромбон) – «мужской» музыкальный инструмент. Более того, Алимена хрупкого сложения. Ее рост немногим более полутора метров. Однако в реальности этот факт не имеет никакого значения. Как сказал один выдающийся валторнист: «Сильвия может сдуть дом». Но если вы на нее посмотрите до того, как услышите, то не сможете ощутить эту мощь, ибо увиденное будет вступать в конфликт с услышанным. Существует только один способ прийти к верному мгновенному суждению о мастерстве Сильвии Алимены: слушать ее через занавес.
2. Маленькое чудо
Революция в классической музыке – великий урок. Почему так много лет дирижеры не замечали предвзятости своих мгновенных суждений? Потому что мы зачастую небрежно относимся к своим способностям быстрого познания. Мы не знаем, откуда поступают наши первые впечатления или что они точно означают, и потому не всегда осознаем их уязвимость. Серьезное отношение к нашим способностям быстрого познания – это необходимость признания тончайших влияний, которые могут изменить, разрушить или исказить порождения нашего бессознательного. Оценка качества исполнения кажется простой задачей. Но на самом деле эта задача не проще, чем оценка вкусовых качеств колы с одного глотка или тестирование удобства и эстетики ультрамодного кресла. Без занавеса Абби Конант отказали бы еще до того, как она сыграла бы хоть одну ноту. С занавесом она вдруг стала достаточно хорошим музыкантом для Мюнхенского филармонического оркестра.
А что делают оркестры, сталкиваясь с подобными предубеждениями? Они решают проблему, и это второй урок «Силы мгновенных решений». Слишком часто мы опускаем руки перед тем, что происходит в мгновение ока. Нам кажется, что мы не способны контролировать порождения нашего бессознательного. Но это не так! Если мы сумеем контролировать среду, в которой происходит быстрое познание, то сможем этим быстрым познанием управлять. Мы сможем уберечь от ошибок военачальников, врачей неотложной помощи и полицейских.
«Когда мне предстоял осмотр произведения искусства, я просил служащих закрыть его черной тканью и сорвать ее, как только я войду в помещение. Хлоп – я полностью сосредоточивался на этом предмете, – рассказывает Томас Ховинг. – В Метрополитен-музее я просил своего секретаря или кого-то из смотрителей поставить новый экспонат, над приобретением которого мы думали, в такое место, где я мог бы увидеть его совершенно неожиданно, например в гардероб. Я открываю дверь – и вот он. Я тогда сразу вижу, хорош ли экспонат, или замечаю то, чего раньше не рассмотрел». Томас Ховинг настолько ценит плоды спонтанного мышления, что предпринимает специальные шаги, чтобы освежить свои первые впечатления. Он не считает свое бессознательное некой магической силой и уверен, что его можно оберегать, контролировать и развивать. Потому-то, увидев курос Гетти, он смог дать правильную оценку.
Тот факт, что сегодня женщины играют в симфонических оркестрах, – не банальная победа в борьбе за женское равноправие. Это также свидетельство того, что перед определенной социальной группой раскрылись не доступные ей ранее безграничные возможности. Кроме того, этот факт значим и потому, что, сделав первое впечатление сутью прослушивания (теперь судят исключительно по способностям), оркестры набирают лучших музыкантов, а лучшие музыканты – это лучшая музыка. А как мы добились улучшения музыки? Не переосмысливая весь процесс создания классической музыки, не строя новые концертные залы, не вкладывая миллионы долларов – а всего лишь обращая внимание на мельчайшие штрихи, на первые секунды прослушивания.
Когда Джули Ландсман проходила прослушивание на должность первой валторны в оркестре Метрополитен-опера, занавесы во время этой процедуры еще только входили в практику. В тот момент в духовой секции оркестра вообще не было женщин, потому что все «знали» – женщины не могут играть на валторне так же хорошо, как мужчины. «Еще до того, как объявили результат, я знала, что выиграла в последнем туре, – рассказывает Джули. – Я знала, потому что блестяще исполнила последний фрагмент. Я держала последнюю «до» так долго, чтобы у них не оставалось никаких сомнений. И они начали смеяться, потому что это были излишние старания». Но когда Джули объявили победителем и она вышла из-за занавеса, у членов комиссии перехватило дыхание. Дело было не только в том, что она – женщина, а женщины играют на валторне очень редко. (Все как в случае с Конант.) И не в этой дерзкой длинной ноте «до», т. е. сильном звуке, которого могли ожидать только от мужчины. Дело было в том, что они ее знали. Джули Ландсман играла в Метрополитен-опера прежде, замещая другого музыканта. Но пока члены комиссии не восприняли ее ушами, они не знали, что она такой хороший музыкант. Занавес создал идеальный момент для озарения, и произошло маленькое чудо, которое всегда возможно, когда мы управляем первыми двумя секундами: профессионалы увидели в Джули великолепного музыканта, каким она и была на самом деле.
