Чашки были грязные, а запах у водки сивушный. Сели за стол.
В центре красовалась сковорода с картошкой, огурцы в банке и крупно порезанный
шмат сала. От грязи у меня мгновенно пропал аппетит.
— Гришка, коды налей, — распорядилась женщина,
опасливо понюхав водку. Гришка принес воды в кружке и нетерпеливо предложил:
— Ну, со свиданьицем…
Подняли чашки и чокнулись. Я тоже, чтобы компании не
портить, пить, однако, не смогла. Верка выпила и забулькала водой, левой рукой
размахивая, точно отгоняя муху. Мух было достаточно, но избавиться от них таким
способом возможным не представлялось.
— Ты когда в городе объявился-то? — захрустев огурцом,
спросил Гришка.
— На днях.
— А где был, чего ж не сразу к нам?
Дело у меня было, Григорий.
Лохматый Григорий уставился в чашку и сидел так минуты три,
не меньше, как видно, обнаружив в ней что — то для себя чрезвычайно интересное.
— Ты часом не Серого ищешь? — неуверенно спросил
он, косясь на Алексея.
Тот тоже хрустнул огурцом и усмехнулся:
— А хоть бы и так.
— Дело-то старое, Алексей, плюнь… Беды бы не было… Ты
пока там отдыхал, много чего переменилось.
— Да? Интересно.
Гришка поежился, опасливо замолчал и разлил по второй.
— Сам-то очень беспокоился, как бы ты дров не наломал.
Потому и видеть тебя хотел.
— Серый не жилец, пришибу паскуду!
— На черта он тебе сдался? Что было, быльем поросло…
Тут вдруг встряла Верка, хлопнула по столу полотенцем, глазищами
сверкнула и рявкнула:
— Не слушай его, Алексей' Серый — сука, заждались его
черти, чтоб ему сдохнуть… Я б его сама порешила, да руки коротки.
— Чего городишь-то, чего… — зашипел на нее Гришка, но
она и его полотенцем стегнула:
— А этот собачий хвост оттого боится, что прав он: как
ты сел, тут много чего переменилось. Крестный твой да Серый теперь
закорещились, вместе дела крутят, вот и пошла суета: боятся, что ты, как
вернешься, первым делом долги раздашь. Потому и поговорить желает, воспитывать
начнет. Мол, кто старое помянет… Только ты не слушай, Серому ты как заноза, по
одной земле вам не ходить. Не ты его, так он тебя…
— Ты чему учишь, чему, дура несчастная, мать
твою? — заорал Гришка, вскакивая. — В тюрьму парня толкаешь, а? Не
чужой тебе человек… Какая ты после этого крестная? Любушка, сестрица моя, как
умирала…
— Оставь мать в покое, — отрезал Алексей.
Гришка послушно замолчал и сел рядом.
— Верка, она хоть и дура, но права, конечно, —
вздохнув, сказал он через пару минут. — И про Серого, и про крестного
твоего. Спелись — Соловей рассказывал, похвалялся Серый, что, мол, появится ваш
Леха, так я его мигом определю, не в тюрьму, так в могилу. Некому, мол, за него
заступиться. Это он врет, конечно, но и ты его не достанешь, без того чтоб
хозяину дорогу не перейти. Так что подумай, Леша, хорошо подумай.
— Я два года думал.
— Ох, — громко и совершенно по-бабьи всхлипнул
Гришка и головой покачал. — Чую, быть беде… Когда поедешь-то?
— Ты пока помалкивай, что я объявился.
— А что, я как скажешь…
— Соловей болтал, вчера в городе стреляли, —
заметила Верка, доставая из холодильника еще бутылку.
— Ну?..
— Не тебя ли Серый гонял?
— Он теперь носа не высунет, — усмехнулся
Алексей. — А шестерок послал, было дело.
— Я так и думала… Ты уж осторожней, Алеша! Никому не
верь, а крестному своему в первую голову. На нем крови — захлебнешься… надо
будет, и через тебя перешагнет. Кроме меня, пьяницы проклятой, да вот этого
дурачка, у тебя и нет никого.
— Ну вот, уже не один, — улыбнулся Алексей.
— Какой с нас толк? Схоронить либо весточку передать…
Ты мне лучше про нее расскажи, — резко сменила она тему, ткнув пальцем в
мою сторону. — Кто такая, откуда?
Познакомились. Пока у вас поживет, а кто да откуда — дело не
твое. А ты, Григорий, Соловья найди. Мне две тачки нужны, надежные. Пусть
купит.
Зачем же… — развел руками Гришка.
— Купит, — перебил Алексей. — Чтоб все как
положено, и доверенность оформит. Денег дам.
— Сделаем все как скажешь, — заверил Григорий.
— Вот и ладненько… Ну, хватит о делах, выпьем.
— А ты чего не пьешь? — спросила Верка, заглянув в
мою чашку.
— Не пью, и все, — твердо заявила я, чтобы раз и
навсегда прекратить поползновения на свою трезвость.
— И правильно, девонька. Все зло через эту проклятую
дрянь. — Верка в чашку уставилась, загрустила и даже как будто
прослезилась.
— Мне бы чаю, — попросила я. — Если есть,
конечно.
— Есть. Ты не смотри, что у нас такой бардак, мы люди
не бедные…
Она поднялась, слегка покачиваясь, и пошла к плите — Алексей
с Гришкой разговаривали, а я силилась переварить информацию. Тут Верка
поставила передо мной армейскую кружку с крепким чаем, — заварка толстым
слоем покрывала всю поверхность, так что к жидкости, казалось, не прорвешься. Я
мысленно вздохнула, еще раз заглянула в кружку и сказала:
— Ложку чайную дайте, пожалуйста. Ложку дали, заварку
удалось потеснить, но легче от этого не стало: кружка нагрелась, а пить с ложки
я терпеть не могу. Я начала злиться, но опять вежливо попросила:
— Можно мне чашку? То есть можно, я из своей в вашу
водку перелью?
Верка моргнула глазами, а я перелила, направилась к раковине
и пошарила глазами в поисках хоть какого-нибудь средства, способного отмыть
толстый слой грязи с чашки. Но о достижениях цивилизации здесь слыхом не
слыхивали. Мысленно чертыхаясь, я попробовала оттереть ее руками и тут поймала
взгляд Алексея, насмешливый и как будто одобрительный. Хозяева взирали
осуждающе. С их точки зрения, я была чужого поля ягода и доверия не
заслуживала. Мне плевать было на их взгляды, я точно знала, что грязь вредит
моему здоровью, и решила их попросту игнорировать.
Где-то через час они захмелели; сначала Гришка стал клевать
носом за столом, а потом и Верка. Алексей по очереди отнес их в комнату, на
диван пристроил и вернулся ко мне.
