Следующие несколько часов остались в памяти как весьма
неприятные. Для меня неприятности начались, как только милиционер
поинтересовался моим именем. Я на чем свет стоит проклинала свою лень: почему
было сразу не сказать Аркадию, что я вовсе не Наташа? Теперь это было
затруднительно: в соседнем номере труп, а я вдруг заявляю, что я не Наталья
Павловна Егорова, и не могу внятно объяснить, зачем мне понадобилось выступать
под чужим именем. Аркадий с высоты своей гражданской позиции усмотрит в этом
Бог знает что. Прикинув, чего мне это может стоить, я решила отложить решение
данной проблемы на завтра, а пока оставаться Наташкой — какая, в общем,
разница? Это я себя так успокаивала, заведомо зная, что история обернется
большими хлопотами. Наташкина была идея отправить меня к Аркадию Юрьевичу, вот
и будет пожинать плоды… Ох, как мне все не нравилось… Я начала злиться.
Аркадий увлеченно свидетельствовал, милиционер терпеливо
записывал. А я поражалась способности людей обманываться, или видеть то, чего и
нет вовсе, или просто фантазировать — наверно, всего понемногу. Вот, к примеру,
Аркадий уверял, что предполагаемый убийца был высок и широкоплеч, брюнет, в
темном костюме и светлой рубашке. Между тем ростом он был не выше самого
Аркадия, то есть среднего, волосы имел русые, одет в джинсы, зеленую водолазку
и замшевую куртку. В левом ухе болталась серьга в виде крестика, а во рту
недоставало двух нижних зубов. Все это я держала при себе, впутываться во что
бы то ни было — не в моих правилах. Хотя, судя по всему, я уже впуталась.
— У него были усы. Правда, Наташа? Никаких усов, это уж
точно. Я покачала головой.
— Не разглядела. Я же видела его меньше секунды. Он
налетел на нас и скрылся. Если я его сейчас в коридоре встречу, вряд ли смогу
узнать.
Милиционер оказался человеком с понятием и удовлетворенно
кивнул: словоохотливость Аркадия начинала его тревожить. В конце концов
наступил момент, когда и она иссякла. Аркадий с сожалением замолчал. На этаже к
этому моменту было столпотворение. По коридору сновали разные люди, в форме и
без. По обе стороны отгороженного пространства томились постояльцы гостиницы,
пытались заглянуть в приоткрытую дверь триста десятого номера и получали явное
удовольствие, несмотря на позднее время, когда самым разумным было бы лечь
спать. Жаль, так думала одна я.
В душе зрело беспокойство. Я попыталась понять причину:
подвела Наташку, Геру и сама оказалась в двусмысленном положении… Нет, не
только это… Беспокойство нарастало, крепло и начинало походить на предчувствие.
Мне вдруг очень захотелось исчезнуть, оказаться как можно дальше от этого
места. Ближе к утру таковая возможность представилась.
Наташке я позвонила из автомата.
— У меня новость.
— Пять утра, — зло прошипела она.
— А у меня плохая новость, как раз ко времени.
— Ты надавала ему пощечин?
— За что, интересно? Он семьянин и гражданин, к
сожалению.
— Давай свою плохую новость.
— В номере напротив убили парня. Кажется, мы видели
убийцу.
— Что значит «кажется»?
— Аркадий Юрьевич утверждает, что видел. Я же, конечно,
ничего не видела, не слышала, следовательно, свидетельствовать не могу. Зато на
него потратили тонну бумаги.
— Он что, псих?
— Похоже на то… Твоя была идея подсунуть меня вместо
своей особы?
— Ну?..
— Вот и выкручивайся, свидетель. Наташка что-то
заверещала, но я повесила трубку. Села в машину, включила «дворники» и
призадумалась. Домой мне совершенно не хотелось, к Наташке тем более. Кажется,
больше не к кому. Аркадия Юрьевича поместили в номере в другом крыле гостиницы
(попросился все-таки подальше от покойника), и сейчас он скорее всего спал
крепким сном, удовлетворенный сознанием выполненного долга. Я вздохнула и
завела машину. Было одно место на свете, где я могла спрятаться от всех и на
досуге поразмышлять над причинами неожиданно накатившего страха. В двадцати
километрах от города в тихой деревушке стоял старый дом, доставшийся мне от
какой — то неведомой тетки по отцовской линии. Я была так мудра, что никому о
нем не рассказывала. Туда я и направила свои стопы, вернее, колеса.
Дождь зарядил надолго. Бесконечный дождь в деревне кого
хочешь доконает, я не исключение. Слоняясь из угла в угол, смотрела из окна,
как мокнет под дождем Наташкина машина, и думала о разной чепухе. Например, как
здорово бежать под дождем, шлепая босыми ногами по теплым лужам. Пробовать,
однако, не стала: холодно, и ничего, кроме простуды, такая затея не сулила. Я
без конца пила чай и бродила по дому. Через два дня мне все надоело, и я
решила: вернусь. Гера с Наташкой за это время если и не смогли избежать
неприятностей, то хотя бы успокоились и не станут насылать на мою голову кару
небесную. Утешив себя таким образом, я после полу дня поехала домой.
Дождь кончился, а я боялась, что он будет лить до конца
света. Солнце робко пробивалось сквозь серую пелену, радуя торжеством светлого
начала над темными силами. Два дня абсолютного безделья явно пошли мне на
пользу.
Я подъехала к дому со стороны задних ворот, но въезжать
внутрь не стала: Наташа скорее всего сейчас у меня, и законное средство
передвижения надобно ей вернуть. Калитка почему-то оказалась открытой, что было
странно: Наталья человек аккуратный, а про Геру и говорить нечего. Неужели они
так на меня разозлились, что изменили своим привычкам?
Сад выглядел уныло, столик с парой стульев как-то жалко, а
все в комплексе мне почему-то не нравилось. Я обошла дом: тишина и странное
запустение, точно отсутствовала я не два дня, а два года. Возле гаража стояла
моя машина с открытой дверцей. Страх накатил мгновенно, сдавив горло и сбивая
дыхание. Я направилась к парадной двери, дернула ручку: заперто. Вновь обошла
дом и толкнула дверь кухни — она с неожи данным скрипом открылась. Я тревожно
огляделась: пусто, чисто, внешне безопасно. Войдя в коридор, громко позвала
Наталью. Дом отозвался гулкой тишиной, точно замок Спящей Красавицы. Я
направилась к своей спальне и тут почувствовала, что ковер под ногами странно
чавкает. Из ванной доносился слабый шум, из — под двери сочилась вода. Уже
зная, что сейчас увижу, я рванула дверь. Наташка лежала на полу возле раковины,
одетая в мое синее кимоно. Руки раскинуты в стороны, одна нога странно
вывернута… Лица не было: выстрел в упор превратил голову в кровавое месиво.
Кран закрыли неплотно, вода лилась через края ванны. Стакан
с коньяком и лимон дольками на столике рядом. Я до отказа закрутила кран, села
на мокрый пол и заревела.
Рука Наташки была холодной и жесткой. Я поцеловала ее руку и
сказала, глядя в потолок:
— Дура несчастная, чего тебе дома не сиделось? Сколько
раз тебя учила: страсть к чужим тряпкам до добра не доводит.
