Потом мне сделалось стыдно, что я так нахально набиваюсь в
жены, а еще горько. Приходилось признать два неприятных, но очевидных факта:
Алексей по всем статьям не годился мне в спутники жизни, а я отчаянно хотела,
чтобы мы жили долго и счастливо и умерли в один день.
— Я не хотел тебя обидеть, — заявил он, понаблюдав
за мной.
— Конечно. Это меня иногда заносит. Не обращай
внимания. Бегай в стае и постарайся вытащить меня из дерьма.
— А чего ты злишься? — усмехнулся Алексей.
— Злюсь я потому, что я дура и, несмотря на возраст,
хочу выйти замуж за любимого человека.
— За меня, что ли? — развеселился он.
— До такой степени я еще не спятила, так что успокойся:
на твою свободу никто не посягает.
Надо же, как он меня разозлил! А я-то всегда считала, что не
опущусь до глупой бабьей сентиментальности. Переоценила ты себя, Красная
Шапочка, а волчку и горя мало: сидит, ухмыляется. Неужели я в него влюбилась?
Ничего, влюбилась, разлюби — лась, переживем. Не о том сейчас думать надо.
Я решительно поднялась и стала мыть посуду. Алексей курил и
вроде бы в окно смотрел, но на меня косился. И хмурился. Ссориться с ним не
следовало, и я спросила, желая сменить тему:
— Где ты научился готовить? Он пожал плечами.
— Нигде. Дома. Мать всегда на работе, а я мальчик не
хилый рос, вот и приспособился.
— Мать давно умерла?
— Давно.
— Надо полагать, она была единственной женщиной,
заслуживающей уважения? — не удержалась я.
— Точно. Мать была очень гордой и не была шлюхой.
— Здорово, — порадовалась я. — Еще она
воспитала прекрасного сына. Жаль, что я не обладаю ни одним из ее замечательных
качеств. — Я взяла тарелку и запустила ее в стенку. Тарелка разбилась, а
Лешка при свистнул.
— И что? — поинтересовался ехидно.
— Ничего.
— Тогда брось еще тарелку. Лучше сразу две. Что у тебя
мозгов маловато — это я сразу заметил, но то, что ты просто дура, — для
меня все-таки новость. Чайник бросай аккуратней, не ровен час, ошпаришься.
Чайник я поставила на плиту и ушла в комнату, которую
именовала своей. Меня слегка трясло от желания раз и навсегда поставить его на
место. Если он думает, что может обращаться со мной как с какой-нибудь своей
шлюхой, то глубоко заблуждается.
На самом деле вина его была в другом: я по уши влюбилась, а
он был поумнее и влюбляться не спешил. Сознавать это было мучительно. Некстати
взыгравшая гордость толкнула меня на глупейшую демонстрацию: я собрала вещи,
упаковала их в сумку и вышла на веранду. Алексей ухмыльнулся — теперь
физиономия его выглядела откровенно подлой.
— Далеко собралась? — поинтересовался.
— Не твое дело.
— А можно узнать, почему?
— Затрудняюсь ответить. Может, ты чего-то не сказал, а
может, сказал лишнее.
— Ясно. Катись. Я тебя недооценил: ты не просто дура,
ты дура редкостная.
— Спасибо. И за помощь тоже.
— Рад был помочь, — хмыкнул он.
Я подумала, что бы еще сказать, выходило — нечего. Следовало
убираться отсюда — сколько можно стоять в кухне с сумкой в руках, переминаясь с
ноги на ногу. Я повернулась и пошла из дома. Когда по ступенькам спускалась,
уже поняла: зря, догонять, звать и уговаривать он не станет. А без него мне не
справиться. Я оглянулась: Алексей вышел на веранду, наблюдал за моим исходом и
ухмылялся. Я открыла калитку, сделала шаг и опять оглянулась — веранду он
покинул и теперь в кухне насвистывал мотивчик. Сволочь уголовная, в сердцах
подумала я весьма своеобразно о любимом человеке. Моему женскому самолюбию был
нанесен сокрушительный удар. Плевать мне на женское самолюбие. Я хочу вернуть
свою прежнюю жизнь. И в гробу я видала этого придурка с перебитым носом. Но
пока, ничего не поделаешь, он мне нужен.
Я аккуратно закрыла калитку и вернулась в дом. Бросила на
пол сумку и сказала:
— Извини, пожалуйста, помоги мне.
— Какая тебя муха укусила? — помолчав, спросил он.
Я села на стул и стала рассматривать линолеум под ногами.
— Сама не знаю, — сказала, вздохнув. — Злюсь.
Я люблю тебя. А все совсем не так, как мне бы хотелось. Не обращай внимания,
ладно?
— Ладно, — кивнул он.
Ну вот, еще один удар по моему самолюбию… Если так пойдет
дальше, что от него вообще останется?
— Нам надо съездить на кирпичный завод, — через минуту
сказал Алексей.
— Прямо сейчас?
— А чего тянуть?
Охрана отсутствовала. На воротах красовался здоровенный
замок, а калитку рядом запереть никто не потрудился. Мы вошли на территорию —
ни души. Кирпичный завод походил на декорацию фантастического фильма: земля
после катастрофы. Я поежилась: большие пространства всегда вызывают во мне
тревогу. И нахмурилась: с моей точки зрения, делать здесь нам было нечего.
Дверь оказалась заперта, жалюзи на окнах опущены. Мы подошли
к гаражу: ворота закрыты, машин нет. На складе картина примерно та же.
Взгромоздившись на пле чи Алексея, я заглянула в окошко над воротами —
контейнеры исчезли. Алексей огляделся и сказал хмуро:
— Да-а-а.
— Я тебе говорила, ничего стоящего мы здесь не увидим.
— Интересно, куда все пропали?
— Ты меня спрашиваешь? Откуда ж мне знать. Я вот с
тобой, а остальные…
— Не тарахти. Давай к офису вернемся.
Мы вернулись. Алексей обошел здание, потом замер у дверей и
уставился на ворота.
— Где его машина обычно стояла?
— Кого?
— Студента.
— Вот здесь, — ткнула я пальцем. Алексей прошел к
воротам и теперь оттуда на офис пялился.
— Охранники где, у ворот или в будке?
— Откуда я знаю? — разозлилась я. — В будке,
кажется…
Он подошел к будке.
— Машину отсюда не увидишь, — сообщил
недовольно. — И дверь тоже. Чтобы заметить, закрыта она или нет, надо
отойти к забору.
— Ну и что?
— Ничего. Можно сесть в машину и даже дверь офиса не
закрывать, а охранник заметит это, только когда обход начнет. Ночью прожектор
горит?
— Наверное.
