– Может быть, вы вчера увидели что-то важное, странное, необычное? Может, услышали какую-то ссору? Или просто разговор?
– А почему вы меня не спрашиваете о том, где я находилась в момент убийства?
– Потому что вас об этом уже спросил милиционер.
– А вам лично – не интересно?
– Нет, отчего же, любопытно...
– Так вот: я спала в своем купе. К сожалению, – самоироничная улыбка тронула уста Царевой, – совсем одна. Я приняла полтаблетки снотворного – увы, с некоторых пор мне плохо спится в поездах – и как провалилась. Ничего не видела, ничего не слышала. Поэтому из меня никудышный свидетель.
– Я вот все думаю, почему убийство произошло именно в поезде? – решил Полуянов играть совсем уж открытыми картами. – Почему преступник не мог подождать до Москвы? Отчего он так спешил?
Следующая реплика актрисы прозвучала для журналиста совсем уж громом среди ясного неба.
– Может быть, – лукавая улыбка тронула губы женщины, – убийство произошло именно здесь потому, что преступник и жертва встретились друг с другом только в вагоне?
– Что вы имеете в виду? – пробормотал Полуянов.
– А вы не слишком наблюдательны, молодой человек. При том, что находились совсем рядом.
– Не понял...
– Мы же вместе садились в поезд на Московском вокзале.
– Да, и что?
– Вспоминайте, вспоминайте!
Журналист наморщил лоб. Они входят в вагон... Проводница проверяет билеты... Она, похоже, узнает в лицо артистов: великана Кряжина, красотку Волочковскую, величественную Цареву... Улыбается им и даже, кажется, расцеловывается с народной артисткой... А Прокопенко, похоже, задет тем, что его не узнали. Да, воистину, у режиссеров имеется еще одна профессиональная деформация: они относятся к актерам с высокомерной обидой. Как же! Режиссеры-то считают себя самыми главными в кино (и, похоже, правы) – однако вся слава достается пустоголовым артистам. И вот Прокопенко на перроне начинает метать бисер перед проводницей: мол, едут с вами не простые пассажиры, а киношники, я режиссер такой-то... Но железнодорожница, кажется, особо не реагирует на его рулады...
– Ну, – наморщил лоб журналист, – я помню: вы, Эльмира Мироновна, когда входили в вагон, тепло поздоровались с проводницей. И даже, по-моему, чмокнули ее... Вы что, на нашу стюардессу намекаете? Но Вадим Дмитриевич... Я помню: он даже рассказывал проводнице, кто он такой... Явно с нею незнаком...
– Вы уверены?
«Уверен ли я? Да нет, я же не следил за ней неотрывно... Или, может, тетенька просто очень хорошо владеет собой?»
– Нет, ни в чем не уверен. Но он-то ее ведь не узнал, это точно.
– Молодой человек! У мужчин известно какая память. О присутствующих не говорю... А вот она его, думаю, прекрасно помнит. Только виду не подала. Тем более раз он сам ее не признал.
– Откуда вы знаете?!
– Мы, актеры, прежде столько времени проводили в «Красной стреле», столько ночей! Играешь в спектакле в Москве – а еще у тебя съемки в Ленинграде. Или наоборот, театр поехал на гастроль на берега Невы, а у тебя озвучка на «Мосфильме». Мы мотались между двумя столицами постоянно! Как в анекдоте: одна нога здесь, другая – там... Ну, разумеется, ездили в «СВ», и все проводницы нас знали. И мы их, конечно, помнили по именам, подарочки даже делали: Валюше, Тамаре, Наташе... Так вот эта Наташа была тогда среди них самая молоденькая и хорошенькая. Тоненькая, как тростиночка, глазищи голубые... Я сразу ее узнала!
– Наша сегодняшняя проводница? – уточнил репортер. – Ездила с вами?
– Ну конечно!
– И что: в былые времена ее знал и Прокопенко?
– Разумеется! Более, чем знал!
– «Более»? Вы имеете в виду интимные отношения?
– Ну, знаете ли, свечку я над ними не держала, но Вадим в те времена такой резвунчик был, такой ходок! Я ни секунды не сомневаюсь, что он на нее, проводницу молоденькую, запал. Как наверняка запал бы на нее Олежек Даль, Андрюша Миронов, вечная им память, или братья Михалковы, не к ночи будут помянуты...
– Значит, вы уверены: раньше Прокопенко был как минимум хорошо знаком с проводницей?
– Как вы сейчас, молодые, говорите? Стопудово? Да, стопудово! А в наши времена говорили «железно». Так вот: я железно, стопудово уверена, что они – знакомы. Но если вы спросите меня, было ли между ними что-нибудь более интимное, нежели ночные беседы в купе, утверждать ни в коем случае не возьмусь. И сама не видела, и разговоров никаких про них не слышала.
– Интере-есно... – протянул журналист.
– Да вы спросите ее сами! А будет отпираться, приглашайте меня. Как это в уголовном розыске называется: очная ставка, да? Если она в восьмидесятые на «Стреле» работала (а она работала!), а Вадюша новопреставленный трудился в те годы на ниве кинематографа (а он трудился!), они просто не могли не быть знакомы!
Рассказ Царевой наново вдохновил репортера. Проводница... Какая богатая версия! Она ведь мало того что была рядом – у нее еще имеется служебный ключ от всех купе, которым можно отворить даже запертую дверь... К тому же железнодорожница с убитым – примерно ровесники. И – тут Царева права – в молодости оба они были дьявольски хороши собой... А Прокопенко – уже и богат, и известен. Да, между ними вполне мог иметь место роман... А теперь она его встретила, вспомнила поруганную (допустим) любовь и зарезала... Да он еще и не признал ее – совсем обидно...
Конечно, версия выглядит скорее как из мексиканского «мыла», но сбрасывать ее со счетов ни в коем случае нельзя. А он, Полуянов, – тоже мне сыщик! – даже фамилии проводницы не знает... Надо обязательно ликвидировать прокол...
– Ну, нежданная встреча через тридцать лет, скорей, на сериал смахивает, – озвучил свои мысли журналист. – Или на социальный сайт в Интернете. Ладно, допустим, они были знакомы... Или даже любили... А убивать-то зачем?
– Вы спросили – я ответила, – пожала плечами народная артистка.
– А из пассажиров вагона – кто мог, по-вашему, Прокопенко убить?
– Никто, – быстро ответила Царева.
– Так уж и никто?
– Ну, не артисты, – поправилась Эльмира Мироновна. – И не Старообрядцев.
– Почему нет?
– А за что? Прокопенко нам работу дает. И хлеб, и славу. За что ж мы его будем ножичком-то пырять?
– А Кряжин? Он ведь ревновал к Прокопенко по-страшному. Убить его грозился, я сам слышал.
– Мыкола-то? – саркастически промолвила старая актриса. – Ну, знаете ли, он, наверно, убить-то мог... Но – в открытой ссоре, после литра выпитого, когда слово за слово. А спланировать преступление, подготовить... Для этого голова требуется, а у нас, актеров, сильная сторона – эмоции, но не ум.
– По вам так не скажешь, – ввернул комплиментик Полуянов.
