Рука актера разжалась. Нож выпал на пол. А журналист ловким движением завернул правую лапищу противника ему за спину. Никола невольно согнулся. А Дима выворачивал руку все глубже, выше. «Сейчас завопит от боли», – отстраненно подумал он. И точно – Никола заорал.
Полуянов чуть-чуть ослабил хватку, чтобы боль у противника слегка отступила, и спросил:
– Ты убил Прокопенко? Волочковскую?
И снова нажал. Актер опять взвыл. Теперь слегка ослабить хватку...
– Ну, говори!
– Нет, не я! Клянусь, не я!
Новое нажатие, вопль – и из коридора все вместе, вразнобой, закричали женщины:
– Дима, хватит!
– Отпусти его!
– Перестань!
Лицо у Царевой – Дима видел – исказилось, словно руку заламывали ей.
Но журналист, стараясь не обращать на женщин внимания, все равно еще раз нажал и снова выкрикнул:
– Ты убил? Ну, говори!
– Нет, не я! Клянусь тебе, не я!
И тут вскрики женщин перекрыл решительный возглас Марьяны:
– Дима, отпусти его. Это я убила.
* * *
Все с немым удивлением воззрились на девушку. И даже Полуянов от неожиданности выпустил руку Кряжина. Но тот и не думал продолжать драку. Он весь съежился, сдулся, словно из него выпустили воздух. Актер уселся на полку и стал трясти, поглаживать, нянчить свою правую руку. По его щекам потекли слезы. На полу у его ног валялся нож, о котором сейчас временно забыли.
Но все это Дима видел лишь краем глаза и отмечал как бы на втором плане, с бесстрастием документальной камеры. А основное его внимание – как и всех других (кроме Кряжина) – было направлено на Марьяну.
– Не могу поверить, – пробормотал Полуянов. – Как ты убила? Когда?
– Как когда? – хладнокровно улыбнулась артисточка. – Волочковскую – за десять минут до того, как ты вошел в ее купе. А Прокопенко – ночью.
– Как ночью? – растерянно переспросил Дима. – Когда? Ведь ты же была со мной...
Он даже не заметил, что проговорился, выдал их с девушкой постельную тайну. Однако по сравнению с обвинением в убийстве забота о чести дамы меркла.
– А я сделала все до того, как к тебе пришла, – беспечно отозвалась Марьяна.
И Старообрядцев, и проводница, и Царева смотрели на девушку со смешанным выражением удивления, ужаса и даже некоторого восхищения. А в глазах главного оператора читалось еще и недоверие. И все слегка отодвинулись от молодой актрисы. Своим признанием она точно отгородила себя от них, в прозрачную клетку посадила... Одного Кряжина не интересовало ничего, кроме его поражения и боли в руке. Он плакал – скорее от обиды, чем от боли, и даже не вытирал слез. «Странная реакция, – мелькнуло опять мимолетом у Димы. – С виду столь брутальный мужчина, а ведет себя хуже бабы».
– Зачем ты это сделала? – ошеломленно проговорил журналист, не отрывая взгляда от Марьяны.
– Я расскажу. Только тебе. Одному тебе.
Тут и до Николы наконец дошло заявление девушки. Он воззрился на нее с изумлением.
– Что ж, – оторопело молвил журналист, – давай поговорим.
Он шагнул к выходу из купе. Царева и железнодорожница Наташа посторонились, дали Диме дорогу. Они избегали встречаться с ним взглядом и даже не хотели, чтоб он задел их, словно на Полуянова тоже перекинулась Марьянина зачумленность.
– Пойдем ко мне, – предложила девушка.
– Пошли.
Они проследовали по вагонному коридору – актриса впереди, репортер сзади, точно конвоировал ее.
В пустом и тщательно прибранном своем купе Марьяна уселась на полку, указала Диме на складывающийся стул у стола.
– Садись. Будь как дома.
– Я тебе не верю, – первым делом сказал журналист.
– Не хочешь – не верь, – пожала плечами артистка.
– Зачем ты это сделала? Какой у тебя мотив?
– Мотив... – горько усмехнулась девушка. – А то ты сам не понимаешь, какой у меня мотив!
– Не понимаю, – искренне ответствовал Полуянов.
– Неужели ты не видел, что я была влюблена в Прокопенко? А он... Он всего лишь давал мне надежду. Давал мне шансы. Мы иногда встречались с ним – тайком, тайком ото всех, очень редко...
– Постой! В ту ночь, в Питере, когда ты отказалась пойти погулять со мной, ты действительно была в его номере?
– Ну конечно! Димочка, миленький, не обижайся, я тебя тоже люблю, но по-другому, почти как брата, и мне сегодня было хорошо с тобой. Но Прокопенко – это что-то... он такой... такой незабываемый, мудрый, чуткий... Я все готова была отдать, лишь бы остаться с ним навсегда. Надеялась, он бросит стерву Волочковскую и полюбит меня. По-настоящему полюбит. Но вчера... Когда я узнала, что они решили пожениться... во мне что-то будто взорвалось. Я не помнила себя от обиды и гнева!
Скажи последнюю фразу кто-то другой – прозвучало бы фальшиво. Но в устах Марьяны она была гармоничной.
– И в постель ко мне ты тоже влезла от обиды на режиссера, – грустно констатировал репортер.
– Если честно – да, – со стыдом и раскаянием молвила девушка.
Сердце Поляунова упало, хоть он уже и не ждал иного ответа.
– Но мне, – поспешила добавить актриса, – с тобой было хорошо тоже.
Это «тоже» покоробило Диму.
– А зачем ты убила Волочковскую? – спросил он, и горечи в его словах оказалось больше, чем нужно. Больше, чем он думал. Он и не знал, что в нем есть столько горечи...
– А какая разница, одно убийство или два. Говорят, что у человека, если его не останавливают, вырабатывается привычка убивать... Считай, она выработалась и у меня.
– Убивать привыкают только маньяки, – жестко сказал Дима. – А ты не маньяк.
– Ну неужели ты не понимаешь?! Волочковская – разлучница. Причина всех моих страданий. Женщина, которая увела моего возлюбленного. И она, вдобавок, нисколько не горевала после его смерти. За себя боялась! Чтоб ее не заподозрили, чтобы в тюрьму не упекли.
– И за это ты убила ее?
– И за это тоже.
– Ну ладно. С мотивом понятно: ревность. А как ты их убивала? Расскажи.
Девушка поморщилась.
– Зачем тебе знать?
– Я хочу знать.
– А я не хочу рассказывать.
– Ну хорошо. А где ты взяла орудия убийства?
– Купила в Питере набор ножей. Чек показать?
– Зачем ты их купила? Ты ж говоришь, что решение убить Прокопенко пришло к тебе спонтанно, после того, как ты услышала, что Волочковская выходит-таки замуж за режиссера...
– А купила я ножи просто так, – с потрясающим спокойствием молвила актриса. – Точнее, в подарок. У меня ведь в Москве парень есть. Ну, такой, знаешь... Запасной аэродром. Мы с ним встречаемся. Он меня любит, я его – нет. Но надо ж в нем как-то огонь поддерживать, а не то ведь сбежит, – с цинизмом, который в других обстоятельствах показался бы Диме очаровательным, проговорила девушка. Вот и приходится... А он у меня охотник, богатенький, на сафари в Африку ездит. Ножи ему кстати будут. Ой, – словно бы спохватилась Марьяна, – Димочка, бедненький, тебе ж, наверное, неприятно слышать о моих поклонниках? Но мне тоже обидно было узнать про твою жену...
