— Там посмотрим, что удастся из вас выудить.
Тут я понимаю, что они вообще не должны отправлять меня в тюрьму в Неваде. Меня обязаны допрашивать и судить в моем родном штате.
— Почему меня оставляют здесь? — спрашиваю я. — Разве я не подлежу отправке в Лос-Анджелес?
Теперь Томас смотрит не на меня — перед собой.
— Карантин, — отвечает он.
Я морщу лоб:
— Он что, теперь и на Баталлу распространяется?
От его ответа у меня мурашки бегут по коже.
— Карантин объявлен в Лос-Анджелесе. Во всем городе.
Тюрьма Хай-Дезерт. Помещение 416 (20 × 12 футов).
22:24; день моего ареста
Я сижу в нескольких футах от Томаса. Нас разделяет только шаткий столик… не считая толпы солдат. Стоит мне посмотреть на кого-нибудь из них, как тот начинает нервно переступать с ноги на ногу. Я чуть раскачиваюсь на стуле, борясь с усталостью, и позвякиваю цепью, которой скованы за спиной руки. Мысли мечутся в голове — я все время вспоминаю слова Томаса о карантине в Лос-Анджелесе. Сейчас на подобные размышления нет времени, говорю я себе, но мысли не уходят. Я пытаюсь представить себе Университет Дрейка с чумными знаками, улицы Рубинового сектора, заполненные чумными патрулями. Как такое возможно? Как можно закрыть на карантин целый город?
Мы сидим здесь уже шесть часов, но Томасу так ничего и не удалось из меня выудить. Своими ответами я вожу его по кругу и делаю это тонко — он даже не понимает, что я манипулирую разговором, а мы тем временем тратим попусту еще один час. Он пытался угрожать смертью Олли. Тогда я сказала, что унесу в могилу всю информацию, какой владею. Он пытался угрожать смертью мне. На что я опять напомнила: вся информация уйдет со мной в могилу. Он даже затевал со мной интеллектуальные игры, но ни одна не принесла результатов. Я упорно спрашиваю, почему в Лос-Анджелесе объявлен карантин. Меня обучали тактике допроса не хуже, чем его, мои навыки работают против Томаса. К физическим мерам воздействия (как с Дэем) он пока не прибегал. Еще одна любопытная деталь. Не имеет значения, какие чувства он питает ко мне, — если начальство прикажет применить силу, он не задумается ни на минуту. Пока он и пальцем меня не тронул, значит коммандер Джеймсон не дала ему такого приказа. Странно. При всем при том я вижу, что терпение его на исходе.
— Скажите, миз Айпэрис, — говорит Томас после нескольких секунд молчания. — Что мне сделать, чтобы получить от вас полезную информацию?
Я смотрю на него бесстрастным взглядом:
— Я вам уже сказала. Отвечу, если исполните мою просьбу. У меня есть информация для Президента.
— Не в вашем положении торговаться. Бесконечно наш разговор продолжаться не будет.
Томас откидывается на спинку стула и хмурится. От ламп дневного света у него под глазами ложатся длинные тени. На фоне голых (если не считать республиканского флага и портрета Президента) белых стен Томас зловеще выделяется своей черной с красным капитанской формой. Метиас носил такую же.
— Я знаю: Дэй жив, а вы знаете, как нам его найти. Несколько дней без воды и еды — и вы заговорите.
— Не в ваших силах, Томас, заставить меня что-либо сделать, — отвечаю я. — Что касается Дэя, я бы сказала, ответ очевиден. Будь он жив, он бы сейчас делал все, чтобы вызволить своего младшего брата. Это любому идиоту понятно.
Томас игнорирует мою шпильку, но я вижу раздражение на его лице.
— Если он жив, ему никогда не найти брата. Его местонахождение засекречено. Мне не нужно знать, куда хочет отправиться Дэй. Мне нужно знать, где он.
— Что толку? Вы его все равно никогда не поймаете. Он не попадется дважды на одну и ту же уловку.
Томас складывает на груди руки. Неужели всего несколько недель назад мы с ним вместе обедали в лос-анджелесском кафе? Мысль о Лос-Анджелесе возвращает меня к новости о закрытом городе, и я представляю себе пустое кафе, а на двери — объявление о карантине.
— Миз Айпэрис, — говорит Томас, кладя ладони на стол. — Мы можем продолжать в таком духе вечно, а вы можете умничать и трясти головой, пока не упадете от изнеможения. Я не хочу прибегать к физическому воздействию. У вас есть шанс искупить свою вину перед Республикой. Несмотря на ваши злодеяния, начальство уведомило меня, что по-прежнему считает вас ценным кадром.
Вот как. Коммандер Джеймсон распорядилась, чтобы ко мне во время допросов не применяли силу.
— Очень мило, — отвечаю я, подпуская сарказма. — Мне повезло больше, чем Метиасу.
Томас вздыхает, склоняет голову и в раздражении сжимает переносицу. Несколько секунд он сидит в такой позе.
— Всем выйти, — кивает он охране.
Когда солдаты выходят, Томас поворачивается ко мне, подается вперед и кладет руки на стол.
— Мне жаль, что вы здесь, — тихо говорит он. — Надеюсь, вы понимаете, миз Айпэрис: долг обязывает меня делать то, что я делаю.
— Где коммандер Джеймсон? — спрашиваю я. — Она же ваш кукловод. Я думала, она не упустит случая меня допросить.
Томас даже не морщится от моей очередной шпильки.
— Она в настоящий момент усмиряет Лос-Анджелес, организует карантин и докладывает о сложившейся ситуации Конгрессу. При всем моем уважении, мир не вращается вокруг вас, Джун.
«Усмиряет Лос-Анджелес». От этих слов мороз по коже.
— Неужели чума так разошлась? — решаюсь спросить я еще раз, не сводя глаз с лица Томаса. — Город закрыт из-за болезни?
Он отрицательно качает головой:
— Секретная информация.
— И когда карантин снимут? Карантин объявлен во всех секторах?
— Прекратите задавать вопросы. Я уже сказал — карантин объявлен во всем городе. И если бы я знал, когда его снимут, у меня все равно не было бы никаких оснований сообщать вам подобную информацию.
По выражению его лица я тут же понимаю, что на самом деле значат его слова: «Коммандер Джеймсон не сказала, что происходит в городе, а потому я понятия не имею». Почему она держит его в неведении?
— Что случилось в городе? — гну свое, надеясь выведать хоть что-то.
— Это не имеет отношения к вашему допросу, — отвечает Томас, нетерпеливо постукивая пальцами по руке. — Лос-Анджелес больше не имеет к вам никакого отношения, миз Айпэрис.
— Я родилась в Лос-Анджелесе. Я там выросла. Там умер Метиас. Конечно, я имею к нему отношение.
Томас хранит молчание. Его рука поднимается, чтобы убрать прядь темных волос с лица, взгляд находит мой. Идут минуты.
— Вот оно, значит, в чем все дело, — наконец говорит он.
Думаю, он просто устал от шестичасового допроса.
— Миз Айпэрис, то, что случилось с вашим братом…
— Я знаю, что с ним случилось, — обрываю я Томаса; голос мой дрожит от закипающей ярости. — Вы его убили. Продали его штату.
