— И тогда ты примкнула к Патриотам?
Каэдэ беспечно отмахивается от меня и вытягивает вперед руки. Тут я вспоминаю, какая она высокая, какие широкие у нее плечи — не у́же моих.
— Откровенно говоря, Рейзор мне платит. Иногда даже удается полетать. Я здесь, приятель, ради денег, и пока мне платят, я буду из кожи вон лезть, чтобы возродить Соединенные Штаты. Если из-за этого рухнет Республика — отлично. Если в результате победят Колонии, черт их забери, — тоже неплохо. Пусть уже закончится война и начнутся Соединенные Штаты. Пусть люди заживут нормальной жизнью. Вот что меня волнует.
Ничего не могу с собой поделать, но все это кажется мне забавным. Каэдэ пытается выглядеть неангажированной, но, очевидно, она гордится Патриотами.
— Знаешь, ты, похоже, нравишься Тесс, — говорю я. — А значит, ты хорошая девчонка.
Каэдэ разражается непритворным смехом:
— Должна признать, она такая лапочка. Я рада, что не убила ее в том уличном бою. Еще увидишь — нет ни одного повстанца, кому она бы не понравилась. Ты сам не забывай время от времени проявлять немного любви к своей маленькой подружке. Я знаю, ты втрескался в Джун, но Тесс влюблена в тебя без памяти. Если ты сам еще не допер.
Улыбка сходит с моего лица.
— Пожалуй, я никогда не думал о ней в таком ключе, — бормочу я.
— По-моему, с ее-то прошлым она заслуживает хоть чуточку любви.
Я протягиваю руку и останавливаю Каэдэ:
— Она рассказывала тебе о своем прошлом?
— А тебе никогда не рассказывала? — недоуменно смотрит на меня Каэдэ.
— Мне ничего не удалось из нее вытянуть. Она всегда уходила от разговора, и я в конечном счете отступал.
Веселость мигом слетает с ее лица.
— Вероятно, она не хочет, чтобы ты ее жалел, — говорит Каэдэ. — Она была самой младшей из пятерых. Кажется, ей тогда только исполнилось девять. Родители не могли прокормить их всех, а потому как-то вечером выставили ее из дома и больше не впустили. Она еще много дней приходила и стучалась в дверь.
Не могу сказать, что я слишком уж удивлен. Республика так ленива, когда речь заходит о детях-бродягах, что редко кто из нас удостаивается ее второго взгляда. Кроме любви моей семьи, никакой иной опоры у меня не было в первые годы уличной жизни. Тесс явно лишили и этого. Неудивительно, что она так вцепилась в меня, когда я ее впервые встретил. Вероятно, я один во всем мире пекся о ней.
— Я не знал, — шепчу я.
— Ну, теперь знаешь. Держись за нее, вы хорошая пара. — Каэдэ ухмыляется. — Чертовы оптимисты. Ни разу еще не встречала такой жизнерадостной команды среди отребья трущобных секторов.
Я не отвечаю. Она, конечно, права: я никогда не задумывался, но мы с Тесс хорошая пара. Она всей душой понимает, откуда я вышел. Умеет поднять мне настроение в тяжелые дни. Ощущение такое, что она родилась в абсолютно счастливой семье, а не в такой, о которой только что рассказала Каэдэ. На сердце теплеет при мысли о том, с каким нетерпением я жду встречи с Тесс. Я иду туда, куда она. И наоборот. Мы одного поля ягоды.
А еще есть Джун.
Стоит подумать о ней, как у меня перехватывает дыхание. Собственная реакция чуть ли не смущает меня. Хорошая ли пара мы с Джун? Нет — именно это слово первым приходит в голову.
И все же.
Наш разговор выдыхается. Иногда я оглядываюсь через плечо, отчасти надеясь, что увижу свет, отчасти — нет. Темнота означает, что туннель не проходит под сливными тротуарными решетками на виду у прохожих. К тому же туннель, кажется, уводит нас все ниже и ниже. Стены сужаются, смыкаются вокруг, и я заставляю себя дышать ровно. Черт его побери, этот туннель. Чего бы я только ни отдал, чтобы снова оказаться под открытым небом.
Мы идем целую вечность, но наконец я чувствую: Каэдэ резко останавливается. Отзвук наших шагов по воде меняется, — кажется, теперь впереди твердая поверхность. Может быть, стена.
— Раньше здесь размещался бункер для отдыха беглецов, — поясняет Каэдэ. — От задней стены бункера туннель тянется до самых Колоний.
Она пытается открыть дверь маленьким рычагом, а когда ничего не получается, тихонько стучит по двери костяшками пальцев — сложный ритм десяти или одиннадцати ударов.
— Ракета! — выкрикивает она.
Мы ждем, дрожа от холода. Никакого ответа. Потом в стене появляется небольшой тусклый прямоугольник, и на нас, моргая, смотрят желто-карие глаза.
— Привет, Каэдэ. Воздухолет прибыл вовремя? — спрашивает девушка за дверью, потом замечает меня, прищуривается. — Кто твой друг?
— Дэй, — отвечает Каэдэ. — А теперь закрой рот и открой дверь. А не то я сейчас в ледышку превращусь.
— Проверить-то я должна.
Ее глаза осматривают меня с головы до ног. Удивительно, что она вообще что-то видит в такой темноте. Наконец прямоугольник света исчезает. Я слышу несколько бипов и второй голос. Стена отъезжает в сторону, и я вижу за ней узкий коридор с дверью в другом его конце. Прежде чем мы успеваем сделать хоть шаг, из-за стены появляются три человека и направляют пистолеты прямо в наши головы.
— Входите, — гавкает один из них — та самая девица, которая открывала окошко в стене.
Мы подчиняемся. Стена за нами закрывается.
— Пароль на эту неделю? — спрашивает она, громко щелкая жевательной резинкой.
— Александр Гамильтон, — нетерпеливо отвечает Каэдэ.
Теперь все три пистолета нацелены только в мою голову.
— Значит, Дэй? — Девица раздувает пузырь из резинки. — Точно?
Я не сразу понимаю, что второй вопрос адресован не мне, а Каэдэ. Та раздраженно вздыхает и ударяет девицу по руке:
— Да Дэй он, Дэй. Кончай уже.
Пистолеты опускаются. Я снова дышу, хотя и не заметил, как задержал дыхание. Впустившая нас девица показывает нам на вторую дверь, а когда мы доходим до нее, проводит маленьким прибором (вроде того, что есть у Каэдэ) по левой стороне двери. Раздается еще несколько бипов.
— Входите, — говорит она, потом, выставив подбородок, обращается ко мне: — Одно резкое движение — и я тебя пристрелю. И глазом моргнуть не успеешь.
Дверь отползает в сторону. Мы входим в большую комнату навстречу струе теплого воздуха. Помещение заполнено людьми, они оживленно переговариваются за столами и у мониторов, висящих на стенах. С потолка светят электрические лампочки, в воздухе висит слабый, но ощутимый запах плесени и ржавчины. Здесь человек тридцать-сорок, но комната кажется просторной.
Дальнюю стену украшает крупная проекция, в которой я тут же узнаю усеченную версию официального флага Патриотов — большая серебряная звезда с тремя серебряными буковками V под ней. С проекцией неплохо придумано: в случае опасности в любой момент можно отключить проектор и быстро ретироваться. На одни мониторы выведено расписание рейсов воздухолетов — такое же я видел на борту «Династии». На другие — изображения с камер наблюдения: кабинеты чиновников, общие планы улиц Ламара, палубы воздухолетов прямо во фронтовом небе. На одном мониторе непрерывно крутят пропагандистский ролик Патриотов для укрепления боевого духа, он слишком уж похож на республиканские поделки такого же рода; я читаю: ВЕРНЕМ СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ; потом: ЗЕМЛЯ СВОБОДНЫХ ЛЮДЕЙ; и еще: МЫ ВСЕ АМЕРИКАНЦЫ. На других экранах виды континентальной Америки, испещренные многоцветными точками, а на двух — карты мира.
