— Мягко говоря, — улыбается он.
— Не знала о вашем отрицательном отношении к Испытаниям.
Анден кивает. Он, кажется, не удивлен тем, что я в курсе его разговора.
— Испытания — устаревший способ отбора лучших и умнейших в нашей стране.
Странно услышать такое из уст самого Президента.
— Почему Сенат так хочет их сохранить? В чем их интерес?
— Старая история, — пожимает плечами Анден. — Когда Республика только ввела Испытания, они выглядели… несколько иначе.
Я подаюсь вперед: никогда прежде не слышала историй про Республику, которые бы не прошли фильтр школы или средств общественного оповещения. Но вот теперь сам Президент расскажет мне одну из них.
— И чем же они отличались от нынешних?
— Мой отец был… очень харизматичен. — Голос Андена звучит несколько настороженно.
Странный ответ.
— У него наверняка имелись свои привычки, — замечаю я, подбирая нейтральные слова.
Анден кладет ногу на ногу и откидывается на спинку стула.
— Мне не нравится то, во что превратилась Республика, — медленно и вдумчиво говорит он. — Но я не могу сказать, будто мне неизвестно, почему так получилось. У отца были основания сделать то, что он сделал.
Я морщу лоб, глядя на него. Недоумеваю. Разве не он только что возражал против применения силы для подавления бунтов?
— Вы что имеете в виду?
Анден открывает и закрывает рот, словно пытается найти подходящие слова.
— Перед тем как мой отец стал Президентом, Испытания были добровольными. — Он замолкает, услышав, что я затаила дыхание. — Малоизвестная история. И довольно давняя.
Прежде испытания были добровольными — в голове не укладывается.
— И почему же он отказался от принципа добровольности? — спрашиваю я.
— Я уже сказал: история старая. Большинство людей никогда не узнает правды об образовании Республики, и на то есть серьезные основания. — Он проводит рукой по волнистым волосам, ставит локоть на подоконник. — Хотите узнать?
Абсолютно риторический вопрос. Я слышу за словами Андена изрядное одиночество. Не думала об этом прежде, но теперь понимаю, что, вероятно, я чуть ли не единственный человек, с которым он может говорить свободно. Я подаюсь вперед, киваю и жду продолжения.
— Республика появилась в разгар одного из сильнейших кризисов, какие знала Северная Америка, да фактически и весь мир. Наводнения разрушили Восточное побережье Америки, и миллионы людей с востока хлынули на запад. Их было слишком много, западные штаты не могли принять всех. Безработица. Голод. Отсутствие крыши над головой. От страха и паники страна сошла с ума. Беспорядки было невозможно контролировать. Протестующие выволакивали солдат, полицейских и миротворцев из машин, избивали до смерти или сжигали. Все магазины оказались разграблены, все окна разбиты. — Анден делает глубокий вдох. — Федеральное правительство изо всех сил пыталось поддерживать порядок, но катастрофы, следовавшие одна за другой, сделали это невозможным. У них не хватало денег, чтобы справиться со всеми кризисами. Воцарилась абсолютная анархия.
Было время, когда Республика не могла контролировать собственное население. Неужели такое возможно? Я с трудом могу себе это представить, но наконец понимаю, что Анден имеет в виду правительство прежних Соединенных Штатов.
— А потом власть захватил наш первый Президент. Молодой офицер. На несколько лет старше меня и достаточно честолюбивый, чтобы завоевать поддержку затосковавших солдат на западе. Он объявил Республику независимой страной, вышедшей из федерации, и ввел военное положение. Солдаты могли стрелять без предупреждения, а после того как их товарищей убивали и мучили на улицах, они, конечно, воспользовались обретенной властью. Мир разделился на «нас» и «их», военные против гражданских. — Анден, словно стыдясь, смотрит на свои сияющие туфли. — Военные сумели взять ситуацию в Республике под контроль, но ценой жизни многих.
Не могу не задаваться вопросом, как бы Метиас воспринял все это. Или мои родители. Одобрили бы они? Стали бы они такой ценой восстанавливать порядок?
— А Колонии? — спрашиваю я. — Они воспользовались ситуацией?
— Состояние восточной части Северной Америки было еще хуже. Половина их земли оказалась под водой. Когда первый Президент Республики закрыл границу, людям стало некуда бежать. И тогда они объявили нам войну. — Анден распрямляется. — Затем Президент поклялся, что никогда не допустит повторения случившегося в Республике, а потому вместе с Сенатом наделил военных беспрецедентными полномочиями, не отмененными по сей день. Мой отец и его предшественники прилагали все усилия, чтобы сохранить статус-кво.
Он покачивает головой, потирает лицо, потом говорит:
— Предполагалось, что Испытания будут стимулировать напряженный труд и стремление к атлетизму ради воспитания людей с военной жилкой. И это сработало. Но они, кроме того, выпалывали слабых и непокорных. И постепенно научились сдерживать даже чрезмерный прирост населения.
Слабые и непокорные. Дрожь пробирает меня. Дэй попал в последнюю категорию.
— Значит, вам известно, что происходит с детьми, которые не проходят Испытания? — спрашиваю я. — Так власти контролируют численность населения?
— Да. — Анден морщится, разговор для него мучителен. — Испытания имели смысл на начальном этапе. Они ставили целью отобрать для армии лучших и самых спортивных. Со временем практику Испытаний перенесли на все школы. Но моему отцу и этого было мало… он хотел, чтобы в живых оставались только лучшие. Все остальные, если говорить откровенно, приравнивались к бесполезной трате ресурсов. Считалось, что они лишь место занимают. Отец всегда внушал мне, что для процветания Республики Испытания абсолютно необходимы. И получал поддержку в Сенате, который тоже считал, что экзамены должны быть обязательными. В особенности после того, как мы благодаря Испытаниям стали все чаще побеждать.
Пальцы у меня на коленях сжимаются так сильно, что начинают неметь.
— И вы думаете, политика вашего отца сыграла положительную роль? — тихо спрашиваю я.
Анден опускает голову, подыскивая верные слова:
— Что я могу ответить? Его политика приносила плоды. Испытания сделали нашу армию сильнее. Но хорошо ли он поступал — вот в чем вопрос. Я все время думаю об этом.
Я прикусываю губу, внезапно понимая, в каком смятении пребывал Анден: его любовь к отцу шла вразрез с представлением о том, какой должна быть Республика.
— Хорошо или плохо — понятия относительные. Разве нет? — спрашиваю я.
Анден кивает:
— В некотором смысле не имеет значения, почему так пошло и хорошо это или плохо. Все дело в том, что со временем законы развиваются и трансформируются. Обстоятельства меняются. Поначалу дети не проходили Испытания, и для богатых не было поблажек. Чума… — Он замолкает и в конечном счете вообще отказывается от затронутой темы. — Общество недовольно, но Сенат боится что-либо менять, чтобы снова не потерять управление. И для них Испытания — лишь способ преумножить мощь Республики.
