Герман оставил джип на той же стоянке, где и хозяин «Фольксвагена», и на безопасном расстоянии отправился за парой. То, что происходило, его не удивляло. Предсказуемый ход. Но пусть уж все их ходы окажутся такими предсказуемыми.
Пара подошла к известному в городе ресторану, но внутри не задержалась. Герман наблюдал за разговором издали, не слыша слов, но догадываясь, о чем могла идти речь. Молодой мужчина сконфуженно поводил плечами, перетаптывался с ноги на ногу и что-то, потупив взор, объяснял девушке. Она же, напротив, горячо его в чем-то убеждала. Не составило особого труда понять, что парень признался Алине в своей финансовой несостоятельности, а она благородно пыталась убедить его в незначительности для нее такого конфуза. Герман невольно усмехнулся, но не злорадствуя неловкой ситуации, в которую попал ухажер девушки, а разгадав истинную причину его поступка. Он бывал в этом ресторане, помнил его интерьер и еще раньше догадался, что жители поселка не покидают своего уединенного места именно во избежание таких ситуаций, в какую едва не попал этот парень. Зеркала — вот чего они все избегали. Почему — Герман и сам хотел бы это знать.
Как и следовало ожидать, пара выбрала неприметный бар, который понравился не столько Алине, сколько ее поклоннику, но вовсе не из-за демократичных цен. Герман вернулся в машину. Ждать, удивительно, пришлось недолго. Когда маленький «Фольксваген» выехал со стоянки, Герман незаметно отправился следом. Он убедился, что Алину повезли в Гористый, припарковал джип в укромном месте и дальше отправился пешком.
Поселок, казалось, был погружен в мирный сон. Но это впечатление, как и все тут, обманчиво. Герман повел плечами, словно от прохлады, но на самом деле избавляясь от наваждения, которое уже дурманило голову и усыпляло бдительность. Наверное, если бы этот поселок описывался в научно-фантастическом романе, все бы потом объяснилось отравленным какой-нибудь «химией» воздухом. А может, и нет. Он не читал научную фантастику, любил исторические и приключенческие книги. И толстые учебники по экономике и бухгалтерскому учету, как когда-то смеялась Вика.
Чем выше он поднимался по неосвещенной улице, тем больше тишина, не нарушаемая ни собачьим воем, ни шелестом листвы, выглядела настораживающей. Казалось, жители не уснули, а притаились в засаде, наблюдая в щели неплотно прикрытых ставень за одиноким чужаком. В связи с чем у них появилась эта странная любовь к ставням и закрытым наглухо окнам? Кого боятся жители Гористого, особенно в полнолуние? Ведь когда-то тут все было по-другому. Герману еще помнились распахнутые настежь окна, густой воздух, насыщенный свежестью и фруктово-цветочным ароматом, сочившийся медом в спальни, узоры из лунного света на половицах и искреннее радушие соседей, всегда готовых прийти на помощь или угостить чем-нибудь вкусным из своего сада. Этот знакомый и одновременно уже чужой путь, которым он когда-то ходил не таясь, будил воспоминания, паутину которых оказалось стряхнуть куда сложнее, чем сонное наваждение.
Тринадцать лет назад
— …Гера, гля! — восторженно воскликнул институтский друг Степан, первым заметивший на доске в институтском холле новый листок. Объявление, в котором студентов, начиная с третьего курса, приглашали во время летних каникул на раскопки, в их вузе сухих экономических и финансовых наук казалось неожиданным и экзотичным, как влетевшая в окно яркоперая африканская птица. От обычного листка с напечатанным на компьютере текстом вдруг дохнуло зноем и терпким запахом мускуса. Даже ветер, который вместе со стайкой первокурсниц ворвался в холл через распахнувшуюся дверь, принес не дождливую прохладу, а пыльный жар пустынных суховеев. Родители обещали Герману, что, если он сдаст сессию с хорошими отметками, его отправят на каникулы в Европу. Но в тот момент, когда он увидел тот листок с малоинформативным (по всем вопросам предлагалось обращаться в деканат), но таким многообещающим текстом, Европа с ее средневековыми замками, мрачностью узких улиц и каменными мостами вдруг утратила свою привлекательность.
— Пойдем, — решительно сказал Степан.
— Куда? — опешил Герман, еще не зная, что в тот момент решалась его судьба.
— Как куда? В деканат! Пока очередь не набежала. Думаешь, мы одни желающие будем?
Их записали без проблем: заместительница декана, которая курировала их поток, выдвинула условие, что на раскопки возьмут лишь тех, кто сдаст сессию без задолженностей. Герман шел твердым хорошистом, Степан клятвенно заверил, что подтянет все «хвосты». Отец желание сына поменять цивилизованный отдых в Европе на археологические раскопки в российской глубинке воспринял с энтузиазмом. В отличие от матери, которая всполошилась и нарисовала себе всякие ужасы, которые могли бы поджидать ее единственного сына в полевых условиях — от смерти от дизентерии до гибели от укуса какой-нибудь ползучей твари.
— Брось, Яна. Ничего с ним не случится. Напротив, наш домашний мальчик наконец-то повзрослеет, — снисходительно усмехнулся отец, чем не успокоил мать, а встревожил еще больше. Однако она вынуждена была в итоге сдаться.
Герман еле дождался августа, а за месяцы сессии, помимо билетов к экзаменам, изучал материалы, связанные и с тем краем, куда ему предстояло ехать, и с раскопками. Он даже увлекся древней историей и зачастую перед сном рисовал в воображении момент триумфа, когда раскопает под слоями земли и песка нечто ошеломляющее, что еще никому до него не удавалось обнаружить. Но на деле все оказалось куда прозаичнее. Работа, на которую набрали студентов-добровольцев из разных вузов, напоминала Герману копание в большой песочнице: монотонные манипуляции совочками и ножичками и бесконечные ведра земли, которую ссыпали в кучи, воздвигая гигантские куличи. Вставали в семь, быстро завтракали и в восемь уже приступали к раскопкам. Работали с перерывами каждый час на десять минут до полудня, затем был получасовой обед и снова, уже до вечера, работа. О том, чтобы откопать нечто грандиозное, как Герман мечтал, пришлось забыть уже на второй день раскопок. Чаще всего попадались бусины и бисерины, немного реже — черепки и обломки костей. Но Герман, несмотря на разочарование первого дня, увлекся. Этому способствовали и особая атмосфера полевой романтики, и компания (работали споро, слаженно, с шутками и интересными дискуссиями), и внезапно обрушившееся на него осознание близости к древней культуре. Но главной причиной всему была, конечно, Вика.
Ее увидел он на второй день своего приезда. Вика находилась на раскопках, как потом стало ему известно, уже второй месяц. И опять, как и то судьбоносное объявление, заметил ее первым Степан, и снова друг ткнул Германа в бок локтем с привычной фразой: «Гера, гля!» А Герман уже и сам увидел группку парней и девчонок, окруживших рослую загорелую девушку с короткой стрижкой. Незнакомка что-то говорила, одновременно указывая рукой то на участок, на котором накануне работали Герман со Степаном, то на выросшую за минувший день земляную насыпь. Герман невольно замедлил шаг, словно желая продлить момент, когда еще можно наблюдать за девушкой незамеченным. Это не была любовь с первого взгляда, но что-то внутри сделало кульбит в тот миг, когда девушка неожиданно оглянулась и, сощурив черные глаза, посмотрела на Германа.
