Когда стало темнеть, Алина ушла в отведенную ей комнату, а Захар вновь поднялся в маячную — нести вахту. Алина, хоть Захар и не заговорил об этом, поняла, что эти ночные вахты нужны не столько маяку, чье действие давно подчинено автоматике, а самому смотрителю, чтобы чувствовать себя нужным и не одиноким.
— Заскучала? — спросил Захар, войдя в комнату.
— Нет. Уснула, — засмеялась Алина.
— Такая книжка скучная оказалась? — пошутил смотритель, и когда девушка мотнула головой, произнес: — Скоро ужинать будем. Герман позвонил и сказал, что уже близко.
— Помочь вам с ужином?
— Не стоит. Герман везет все готовое, купил по дороге. Это он, конечно, зря. Что уж, я бы вас не накормил? — проворчал Захар. — Суп рыбный у меня получается такой, что ни в одном ресторане не найдешь. Но разве его переспоришь — мальчишку!
— Вы давно с ним знакомы?
— Да уж больше десяти лет. Студентом еще приезжал. А сейчас вон какой стал важной птицей. Но хорошо, не забывает меня, старика. Звонит даже чаще, чем родной сын.
— У вас есть сын? — полюбопытствовала Алина.
— Есть. В море ходит, — с гордостью ответил смотритель. — Своя семья у него уже. Жена и дочка. Когда возвращается домой из плавания, приезжает на маяк и внучку мне привозит. Егоза еще та! Деда да деда. А вот с женой бывшей я почти не вижусь. Как разошлись двадцать лет назад, так и все. Ну да ладно.
Захар пожевал губами, глядя в звездно-черное окно, а затем нарочито весело произнес:
— Ну что, пройдусь перед ужином, проверю, все ли в порядке. Ты читай пока. Я тебя позову.
— Вы не могли бы дать мне ручку и листок бумаги? — попросила Алина, понимая, что сейчас сюжет книги ее нисколько не увлечет.
— Письмо писать? — улыбнулся Захар.
— Нет. Веду дневник, записываю впечатления. А день сегодня оказался насыщенным.
Старик вышел и вскоре вернулся с кипой бумаги и двумя ручками. Алина поблагодарила и, когда Захар вышел, принялась торопливо записывать свой сон. Как жаль, что тетрадь осталась в доме! Первым делом девушка зарисовала знак, который увидела, затем постаралась передать в деталях гербы. И уж потом записала сам сон, не забывая подробно описывать детали одежды и обстановки.
За этим занятием и застал ее Герман.
— Роман пишешь? — усмехнулся он, кивая на исписанные листы, которые Алина при его появлении сдвинула в сторону.
— Почти, — не стала увиливать она. — Исторический. По мотивам снов.
— Вот как! Интересно. — Мужчина бросил мельком взгляд на ее записи, а затем, спросив позволения, взял один листок в руки.
— Что это? — нахмурился он, рассматривая нарисованные ею символ и гербы.
— Приснилось. Когда я задремала.
— Забавно. Звезда с вогнутым внутрь верхним лучом. Расскажешь, что за сон такой видела?
— Это просто сон, он не имеет никакого значения, — заартачилась Алина, но Герман недоверчиво качнул головой и усмехнулся:
— После того как я убедился в твоих сверхспособностях, уже готов поверить и в твои вещие сны.
— Этот знак мне всего лишь приснился под впечатлением твоего рассказа.
— Может быть. Но про то, что верхний луч загнут — я тебе не говорил.
— А так было на самом деле? В том знаке, который отыскала Вика?
— Да, — ответил после некоторой заминки Герман. — Только тот символ отыскала не она, а я.
— Ты про это умолчал.
— Не было времени посвящать тебя во все подробности, — пожал он плечами. — Пошли ужинать, потом поговорим. Я тебе, кстати, купил все, что ты просила. И еще кое-что для твоего удобства.
— Спасибо, — поблагодарила Алина. Для ее удобства лучше бы, конечно, вернуться к себе домой.
— Если тебе что-то еще надо, скажи, — предложил Герман. Она задержала на нем взгляд. Выглядел он не лучшим образом, хоть теперь на нем и были чистые джинсы и джемпер. Но неестественная бледность, усталый вид и неуклюжесть в движениях красноречиво указывали на то, что чувствует мужчина себя плохо.
— Ты был у врача? — обеспокоенно спросила Алина.
— Был.
— И?
— Сотрясение, пара ушибов и сломанное ребро. Ты оказалась права, — невесело усмехнулся Герман. — Но, главное, жить буду. Пошли ужинать. Есть не хочется, но надо.
Идя следом, Алина отметила, что его хромота стала еще явней. Мужчина не жаловался, но каждый шаг давался ему с трудом.
— Герман, — окликнула Алина его уже в дверях. И, когда он оглянулся, быстро, боясь передумать, попросила: — Купи мне деревянные заготовки матрешек. Их на рынках продают среди материалов для рукоделий. И еще краски. Для росписи по дереву.
Он задержал на ней взгляд. В тусклом свете его глаза казались темными и непрозрачными, но Алина уже знала, что на солнце они светлеют до изумрудного оттенка и становятся такими же яркими, как у мужчины из ее сна. Она ожидала, что Герман удивится и задаст ей вопросы. Или усмехнется, по своему обыкновению. Или отпустит какую-нибудь колкую реплику. Но он вдруг просто улыбнулся и ответил:
— Хорошо.
10
Ужин прошел почти в полной тишине. Захар только спросил, решил ли Герман свои проблемы, и он ответил коротко, без подробностей. Оказавшись на маяке, будто в крепости, Герман наконец-то расслабился и только сейчас осознал, насколько устал. Даже подносить ко рту вилку было тяжело. Жевал он без аппетита, заставляя себя проглатывать салат и жаркое, и только лишь потому, что за весь день перекусил бутербродом, а силы откуда-то черпать надо. Зато девчонка наворачивала еду за обе щеки. Герман, наблюдая за ней украдкой, не сдержал легкой улыбки. Ему нравилось, когда женщина ест с аппетитом, а не флегматично пережевывает одинокий салатный листок. У Алины, несмотря на ее обманчиво хрупкую комплекцию, был здоровый и заразительный аппетит, который она, похоже, не теряла ни при каких обстоятельствах.
— Что? — заметила она его взгляд, но не смутилась, напротив, поддела на вилку кусочек мяса и обмакнула его в подливу.
— Говорил же тебе, чтоб не зарекалась. Видишь, и ужинать со мной пришлось.
— Ну, я предупредила, что прожорливая, — пожала Алина плечами. Герман только усмехнулся. Иногда она раздражала его до крайности, иногда, как сейчас, вызывала неуместное умиление. А после того как внезапно обнаружила талант если не лечить, то снимать боль, начала интриговать. Ее внезапная просьба купить ей матрешек обескуражила. Но, кто знает, может, она так расслабляется в стрессе.
— Ешь, Алина, ешь! Когда девушка хорошо ест — это счастье. Мода на диеты — нездоровая. Не одобряю я их, — вмешался Захар, который тоже, как и Герман, уважал аппетит у женщин. — А вот ты, дружочек, что-то совсем не ешь.
