Российская психиатрия ещё только отходит от советских времён, и до сих пор велика вероятность столкнуться с непрофессионализмом врачей и непригодностью лечебных заведений. Именно поэтому стоит особенно тщательно подходить к выбору больницы. С каждым годом число добросовестных квалифицированных специалистов растёт и ситуация с получением своевременной качественной психиатрической помощи улучшается. Столкнувшись с неадекватным доктором, не стоит судить по нему о состоянии всей науки в стране. Если тебе не нравится специалист или условия стационара – меняй их, альтернатива есть. Не стоит бояться лечения, психиатров и психушек. Существуют места, где тебе могут помочь.
Самым простым методом получения психиатрической помощи является обращение в ПНД либо амбулаторные отделы при стационарах (когда любой нуждающийся может записаться на консультацию к врачу, которого он выбирает самостоятельно). При наличии знакомых можно обратиться к психиатру частным образом. Чаще всего люди обращаются к психологам и психотерапевтам, которых находят через Интернет или через знакомых. Существуют узконаправленные горячие линии: например, для лиц, подвергающихся насилию. Там также работают психологи. Для бесплатной госпитализации в большинство государственных психиатрических больниц необходимо сначала обратиться в ПНД, взять направление, прийти на комиссию в больницу, пройти её, дождаться решения врачей. Можно лечь в государственную больницу и на платной основе, но даже в таком случае могут быть очереди и придётся подождать, пока в нужном отделении появится место.
Но существует и множество частных клиник психиатрического, психоневрологического профиля, куда можно обратиться одним днём для госпитализации (без ПНД, комиссий и очередей). Тут вопрос только в цене на указанные услуги (обычно это огромные деньги за сутки нахождения в клинике).
Глава 7
Пограничное расстройство личности, селфхарм или игра на скрипке
В стационаре бывают такие мучительные дни, когда встаёшь с больничной койки лишь от толчков санитарок, которые вытаскивают тебя на приёмы пищи. Вот и в моём случае временами депрессия возвращалась с новой силой, захлёстывала с головой, накатывала разрушительной волной, которая сметала на своём пути все лекарства и здравые мысли.
– Ксюша, жизнь – как зебра: чёрная-белая, чёрная-белая, – успокаивали меня друзья.
– Я знаю, – глотала я собственные сопли, – Я помню. В моменты настоящего отчаяния самое важное помнить, что эта чёрная полоса пройдёт, каким бы нереальным это ни казалось.
Вот только мало кто знает, что на самом деле зебра – чёрная в белую полоску, а не наоборот. Помой меня хорошенько и увидишь, что я напоминаю огромный чёрный сгусток боли с копытцами. Я и есть эта чёрная полоса, а белые полоски на мне нарисовал наивный ребёнок школьным мелком.
Пытаясь сохранить остатки сил, всеми правдами запрещая себя жалеть, я начинала воспринимать себя дистанционно. Я выстраивала между собой и собой стену такой толщины, что, когда я всё-таки пробивалась к себе, меня накрывала лавина эмоций, чувств, переживаний. Моя личность множилась, я теряла себя, мы не справлялись с переживаниями. Становилось совершенно непонятно, что именно происходит: спектр испытываемых ощущений настолько расширялся, что я чувствовала себя камушком, попавшим в безудержно вертящееся колесо сансары.
Я хваталась за науку, читала, что мои антидепрессанты работают по принципу обратного захвата серотонина, и ждала эффекта. Да-да, скоро всё пройдёт. У меня станет больше этого нейротрансмиттера, участвующего в регулировании многих высших функций сознания, в том числе ощущений удовольствия и настроения в целом. А пока этого не произошло, дементоры Дж. К. Роулинг высасывали из меня всё самое светлое. Вся радость, все мечты, все надежды, всё, что радовало меня в жизни, – померкло, пропало. Абсолютно всё потеряло смысл. Всё стало серым, пустым и безнадёжным.
Меня спасал мой канал в Telegram, я писала туда всё, что чувствовала, стараясь выплёвывать все строчки пучком себе между глаз. Буквы плыли передо мной, на какое-то время заслоняя собою боль. Хороводоворот из несказанных Савве слов, которые полотнами улетали в Интернет к тысячам людей.
Когда мне не хватало слов, дыхание напоминало катание по лестницам. Каждый выдох заканчивался гвоздём в конце перил, который моментом разрывал все раны в клочья.
Перед тихим часом ко мне подошёл психолог и попросил рассказать о Савве. Что я знаю о нём?
– Расскажи, какой он?
– Он добрый, – вымолвила я, – а ещё он со мной играется.
Я больше не смогла сказать ни слова, я прислонила голову к стене и вспоминала, как Савва трепал меня по волосам как щеночка, называл кузнечиком и мы тёрлись носами. Носы-носы-носы-носы. У нас столько только наших слов и игр. Беспощадные детские игры насквозь ржавым ножом. Ножевое, согласился бы он на него за меня? Я бы собрала все ножи мира и вонзила их в себя, лишь бы он дал нам ещё один шанс.
До больницы я засовывала свою голову в удавку и мечтала, чтобы часть меня умерла. Я не понимала, как нам дышать врозь. Я хотела жить. Я мечтала умереть. Я точила нож и была уверена, что в самоубийственном акте все болезненные элементы меня будут уничтожены навсегда, а я смогу существовать независимо от порезанного тела, которое в совершенстве умело впитывать боль.
Даже в самые счастливые моменты наших отношений центральным мотивом моего существования выступала тема разлуки, оставленности, утраты. Я не могла позволить себе наслаждаться гармонией, я чувствовала, что рано или поздно всё это закончится, и спешила закончить это первой. Я сама разрывала отношения с Саввой, больше всего на свете желая быть с ним, до седых волос боясь остаться без него. Я выкидывала его вещи в окно, а наутро стояла на коленях и молила никогда от меня не уходить. Я обнимала Савву всем телом, заливала его кофту слезами и твердила, что люблю. Отрывалась от него и видела, как распух его нос, потому что вчера я его сломала. Я готовила ему ужин, а потом резала себе ноги, чтобы они никогда не ушли от Саввы. Я запрещала останавливать мне кровь и со всей силой била его по лицу. Он меня не слушал, терпел побои и пытался меня остановить. Тогда я начинала наносить удары кулаками по собственному лицу и биться головой об стену. Савва застывал в немом ужасе, оцепенев и не зная, что хуже: если я истеку кровью или если получу сотрясение мозга. Я делала новые разрезы на себе, не могла ими удовлетвориться и растягивала края раны. Кожа трескалась, обнажая красное мясо.
– Мне больно быть с тобой, мне невыносимо без тебя, – иногда я пыталась объяснить, что со мной происходит, – дай мне умереть. Позволь мне больше не чувствовать эту боль. Мне нельзя быть с тобой. Ты слишком хороший, живи без меня.
На улице я выбегала на трассу и бросалась под машину. Савва бежал за мной, выставив руку, говоря «стоп!» несущемуся транспорту, пока я лежала на асфальте, не в силах встать после удара. Он доносил меня до тротуара, а я твердила, что больше не смогу быть с ним.
Я засыпала дома вся в крови, наутро мы ехали в травмпункт, а потом Савва собирал свои вещи и говорил, что больше не может это терпеть. Я клялась, что это был временный приступ, что я всё это не всерьёз, что у меня другие мысли сейчас. Савва оставался. А потом всё повторялось.
