* * *
Перед тем как войти в отделение, я умылась снегом. Савва помогал мне восстановить дыхание размеренным счётом, и моё состояние всё больше походило на норму. Мы ещё постояли на улице, покурили на свежем воздухе, подождали, пока я совсем успокоюсь, и только тогда позвонили в домофон. Я очень боялась, что, когда войдя в больницу, персонал заметит моё истеричное состояние и меня вновь закроют в первой палате. И начинать мне весь путь сначала.
Я вернулась к концу завтрака и в очереди за лекарствами встретила своих девочек. Неожиданно на душе стало теплее – я вернулась в место, где меня ждут, кормят и понимают.
В моём состоянии наблюдались ухудшения, но я не вернулась к началу своего пути, во мне успели прорасти зёрна новой, здоровой, жизни, надо было просто избавиться от внезапно появившихся сорняков. Да, я больна, но с этим можно жить. Я верю, что смогу избавиться от депрессии, а психотерапия и осознанность помогут мне в жизни с пограничным расстройством личности.
Глава 9
Врачебная сторона, осознание себя и выписка
ВЫПИСКА ИЗ ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ № 1858
ИВАНЕНКО КСЕНИЯ АЛЕКСАНДРОВНА, 09.01.1992 Г.Р.
При поступлении ориентирована всесторонне верно. Входит в кабинет уверенной походной. Демонстративна, манерна, претенциозна. Выглядит соответственно паспортному возрасту, нормостенического телосложения. Одета опрятно, декоративной косметикой не пользуется. Волосы распущены. На предплечьях татуировки, следы самопорезов. Сидит в свободной позе. Активно жестикулирует. Мимика живая. Беседует охотно, на вопросы отвечает в плане заданного, старается дать развёрнутый ответ. Настроение описывает как сниженное. В течение дня испытывает слабость, вялость, апатию, с трудом занимается привычными делами. Жалуется на тревогу в течение дня, сопровождающуюся эпизодами двигательной активности, когда с трудом может найти себе место. Периодически на высоте тревоги, в боковых полях зрения «видит мелкие предметы»: насекомых, пальцы тянущихся к ней рук. Кроме того, жалуется на колебания настроения, с преобладанием раздражительности, плаксивости, конфликтности, вплоть до эпизодов гетероагрессии. Испытывает безрадостность, чувство одиночества и «бессмысленности своего существования», пессимистически смотрит в будущее. Большую часть дня проводит в пределах постели, с трудом занимается привычными делами, сообщает о наличии мысли о нежелании жить, носящих навязчивый характер. Охотно рассказывает о нескольких суицидальных попытках, совершённых в прошлом, о которых сожалеет. Помимо этого предъявляет жалобы на снижение концентрации внимания, периодически возникающее чувство «путаницы мыслей». Окружающая обстановка кажется «тусклой, серой», себя же ощущает изменённой, «не такой как прежде». При выходе на улицу замечает на себе пристальные взгляды прохожих, кажется, что те «осуждающе» смотрят на неё. Не отрицает наличие суицидальных мыслей на момент осмотра, при этом конкретных планов самоубийства не строит. Аппетит достаточный. Ночной сон поверхностный, с частыми пробуждениями. Критика к болезни формальная, ищет помощи. Настроена на лечение. В отделении адаптировалась удовлетворительно, нахождением в стационаре не тяготилась. В течение первого месяца лечения настроение осталось неустойчивым, с преобладанием раздражительности, чувством тоски, апатии, мыслями о «бессмысленности существования».
Александра Сергеевна продолжала каждый день интересоваться моим состоянием, внося изменения в карту болезни. И только на второй месяц меня перестали мучить психологи с бесконечным количеством тестов. Особо донимали меня с прохождением одного и того же теста с картинками. Я спрашивала у других пациентов, и никому это задание не повторяли такое количество раз. Трое разных специалистов раз за разом раскладывали передо мной картонные карточки с рисунками и просили рассортировать их по общим признакам.
– Баклажан, помидор, огурец – в овощи, – я брала рисунки и раскладывала их по кучкам, – Учителя, медсестру, космонавта – в профессии; пилу, лопату, топор – в инструменты.
Но сколько бы я ни делала категорий, неизменно оставалась пара картинок, которые я не знала, куда отнести, и приходилось расформировывать старые кучки, добавляя новые признаки. Психолог же, наоборот, под конец задания просил сократить количество различий и довести всё до двух кучек.
– Съедобное и несъедобное! – наконец придумала я и принялась раскладывать картинки на две стороны, – Редиску в съедобное, глобус в несъедобное, утку в съедобное, лыжника в несъедобное, младенца в съедобное.
– Что-что? – психолог не смог скрыть своего удивления. – Младенца в съедобное?
– Ну да, – замялась я, рассматривая голого пухлого грудничка на карточке, – Его же можно съесть.
– По этой логике можно и лыжника слопать.
– Лыжи в зубах застрянут.
Консультация психолога. При исследовании больной на первый план выступают нарушения мышления в виде разноплановости с опорой на латентные признаки предметов и единичными снижениями уровня обобщений, а также выраженная тенденция к сверхобобщениям.
То, что написано в заключении психолога, очень характерно для личности с пограничным расстройством личности. Чёрно-белое восприятие мира, вытеснение промежуточных (альтернативных) вариантов. Говоря об опоре на латентные признаки, имеется в виду, что человек скорее опишет детали, чем скажет конкретное понятие. То есть увидев стол, он начнёт описывать, какие у него ножки и столешница, а не скажет «на картинке изображён стол».
* * *
Пограничное расстройство продолжало погружать меня в крайние состояния. Если меня что-то расстраивало, то я плакала и часами не могла уняться. Если разочаровало, то мне казалось, что мир рухнул. Я могла не спать всю ночь оттого, что мне пришла в голову мысль о смертности моих близких.
Первые проявления ПРЛ я припоминаю ещё с детства. Стоило мне мельком увидеть кадр из советского мультфильма «Серая Шейка», как можно было биться об заклад, что весь оставшийся день я буду грустить. Моя сентиментальность распространялась не только на живых существ и продукты искусства, но и на неодушевлённые предметы. Даже если я наедалась до отвала, я не могла оставить ни одного пельменя в тарелке, потому что как же он там одинокий останется, когда все его друзья уже у меня в животике. Когда летом шёл дождь, я не смотрела под ноги, потому что знала: если я увижу червяка, который выполз на асфальт, – меня понесёт. Несмотря на насмешки брата и озадаченные взгляды прохожих, которые следили за мной не без доли отвращения, я садилась на корточки и спешила перетащить всех неразумных червяков обратно на газоны, прочь от опасных ботинок пешеходов.
ПРЛ раскачивало меня в обе стороны, и порой я зависала на пике счастья и меня накрывала такая неконтролируемая волна эйфории, что описать эти чувства почти не представляется возможным.
Но я работала над этим. Одним из самых важных моментов в терапии личностных расстройств является установление доверительных взаимоотношений с врачом и с близкими людьми. Я могу легко поделиться чем-то личным с малознакомым человеком, но мне требуется много времени, чтобы перестать искать скрытые опасные мотивы в поступках близких людей. А если у меня всё-таки получается довериться кому-то, я уже не отпускаю его от себя, я начинаю считать, что он теперь обязан мне, ведь он, буквально, приручил меня и теперь в ответе. В таких случаях я перехожу все границы, могу насильно удерживать человека рядом и пускать в ход манипуляцию, если от меня пытаются отдалиться.
