— Но, дорогой мой Антошка, впредь такого и не будет, мы с тобой единственные.
— Нет, это ты дорогая и Сладкая Н., а меня так называть нельзя. Мы, разумеется, единственные, но надо подстраховаться. Не пойдём в порт!
Вот оно что! Оказывается, Эдвин случайно услышал разговор Антония и Сладкой Н. Пока он раздумывал об этом, пока удивлялся, пока гадал, вежливо ли подслушивать разговор судна с самим собой, корабль решал, как ему лучше остаться в море, как посильнее запутать команду. Конечно, надо быть внимательнее, Эдвин понимал это, но пропустил много важного мимо ушей. И вдруг он услышал, что Антоний и Сладкая Н. говорят о нём.
— Но мы должны быть осторожными, — гундосил с носа Антоний, — этот рыжий портит нам всё. Сегодня у него чуть не получилось разбудить половину команды. А это уже много! Не зря, не зря штурман взял его на борт! Жаль, что повязка всё же нашлась. Где она была?
— Кто-то вырезал её из фартука кока — он уже такой грязный, что сошёл за чёрную ткань.
Эдвин стал дышать тихо-тихо — вдруг услышит что-то полезное. И услышал.
— А вообще-то мне его жаль, — скрипливо прошептала Сладкая Н. — Бедняга столько лет живёт без своей любимой. Ты можешь себе такое представить?
— Что ты, что ты, — гудение Антония немного смягчилось, как будто ветер уже почти что выпутался из верёвок, — не буду и думать об этом. Ты права, конечно. Конечно, его очень жаль.
— Что же он её не ищет? Ты бы стал искать меня?
— Ну, не говори так. Ты рвёшь моё сердце. Даже представить не могу, чтобы мы расставались. Поэтому я и не хочу идти обратно в порт.
— Но чем дольше мы путешествуем, тем дольше наши моряки будут в разлуке со своими семьями.
— Что же нам делать?
Эдвин вступает в сговор
Как только рыжий Эдвин услышал про свою жену — а Антоний и Сладкая Н. говорили про неё, это именно её уже много лет не ищет хозяин маяка, — он почувствовал, что и у него начинает разрываться сердце. По крайней мере, он услышал у себя в груди сухой треск, как будто фартук кока разрывают на глазные повязки. Перед тем как потерять сознание, Эдвин ещё успел удивиться, что по звуку сердце похоже на грязный фартук.
Очнулся он оттого, что кто-то брызгал ему в лицо ночной морской водой. Волны шумели за бортом, над головой сияли звёзды, палуба покачивалась под старым приморским волком — так почему-то он подумал про себя в тот момент: старый приморский волк. Вы, конечно, вспомните про Кулик-Сороку. Вот кто настоящий приморский волк. Но, к сожалению, про животных никогда не говорят — старый морской или старый приморский волк. Эти названия придуманы только для людей. К тому же Эдвин успел так подумать про себя первым.
Кто брызгал и кто разговаривал, удавалось видеть не всегда, временами. Одно время Эдвин видел, что над ним склонился Антоний, а немного спустя он его уже не замечал. Что касается Сладкой Н., то тут он не поручится, видел ли её вообще. Она как-то мерцала — то исчезала, то пропадала и лишь ненадолго появлялась то тут, то там. По крайней мере, рядом кто-то был, это чувствовалось. Антоний показался приморскому волку толстым, красивым, слегка кудрявым. Про Сладкую Н. он мог бы сказать только, что и она красива, пожалуй, даже прекрасна, особенно хороши её глаза — большие, яркие, синие. Но ничего более определённого про имена корабля сказать нельзя. В какой футболке склонялся Антоний, держал ли что-то в руке? Был ли, например, веер или, допустим, бусы у Сладкой Н.? Нам остаётся только догадываться об этом.
— Где моя Марта? — первое, что спросил Эдвин, когда его перестали брызгать.
— Совсем не там, куда мы держим путь, — ответил Антоний.
— Да, да. Не совсем там, — подтвердила Сладкая Н.
— Тогда — к ней! К ней! — зашумел Эдвин. — И немедленно! — Он и правда собрался немедленно ехать искать свою жену.
— А как же команда, штурман, его дочка?
Этот вопрос Сладкой Н. чуть не испортил всего дела. Старый приморский волк надолго задумался. Действительно, как подвести команду, как вынести каждодневные слёзы штурмана? Эдвин ничего не мог ответить на это. Положение спас Антоний:
— Дорогая моя и Сладкая Н., мы всё равно плутаем, не идём в порт. Не всё ли равно, куда отправляться, лишь бы подальше от родного берега… К тому же это и не особенно далеко, в крайнем случае штурман дотопает до дому за два дня.
— Команде, капитану, особенно штурману — ни слова! — предупредила всех Сладкая Н., Эдвин и не ожидал такой властности в её скрипучем голосе.
Так смотритель северного маяка вступил в сговор с кораблём «Антоний и Сладкая Н.».
Болезни Эльзы
Эльза постоянно болеет, вы не знаете об этом? Да, она всё время болеет, с ней почти всегда что-то не то, какой-то непорядок. То зуб выпадет, то колено окажется в ссадинах. Или ещё хуже — голос садится. Вдруг пропадёт, и всё. Горло не болит, температура нормальная, стабильная — а голоса нет. Исчез. Или вдруг веснушки побелеют, это вообще хроническая болезнь — каждую зиму веснушки пропадают. Весной появляются снова. Эльзе от этого ни холодно ни горячо, нисколько не беспокоит, а Эдвин что-то суетится, ходит несколько дней вокруг дочери на цыпочках, дышать боится.
Это всё оттого, что однажды, когда Эльза была ещё младенцем, она очень сильно заболела. Сначала пропали веснушки, потом голос, потом на коже появилась какая-то сыпь, поднялась температура. Несколько дней она лежала и почти не двигалась. Эдвин не знал, что делать. Как назло, к берегу никто не приставал, горизонт был пуст и чист. Как назло, маяк всё равно приходилось зажигать каждый вечер, а отцу было страшно отойти от дочери даже на другой конец комнаты.
Тут-то и появился волк Кулик-Сорока. Он как будто услышал из леса, как беззвучно плачет маленькая Эльза, как тяжело вздыхает Эдвин. Он пришёл в тот момент, когда малышка выпала из кроватки и летела на пол, а смотритель маяка не видел этого — что-то случилось с лампой, он пытался исправить поломку и сидел не разгибаясь. Кулик-Сорока успел схватить Эльзу уже у самого пола. Он осторожно взял её за пелёнки зубами, принёс наверх, положил у ног Эдвина. Потом сбегал за одеялом для маленькой девочки. За всем этим молча наблюдал смотритель маяка. У него, как и у дочери, пропал голос — от страха. Лампа загорелась сама собой, Эдвин уложил Эльзу спать — она уснула на удивление быстро, потом подошёл к волку, обнял его и заплакал. С тех пор Кулик-Сорока и живёт на маяке.
После того случая рыжий хозяин маяка очень боится за здоровье Эльзы. Стоит дочери чихнуть, как Эдвин со всех ног несётся к ней, укладывает в постель, приносит малиновое варенье. Надо сказать, Эльза почти и не болеет, но Эдвин на это ответил бы, что нам только так кажется, во-первых, а во-вторых, ему виднее, в-третьих, хорошо, что не болеет, вот и надо проследить, чтобы и дальше она была здоровой.
