Тем временем барон Гёрц, заронив первые искры готовившегося им пожара при дворах Московии и Испании, тайно отправился во Францию и Голландию, где вел переговоры со сторонниками претендента.
Но более всего интересовался он силами и числом недовольных в самой Англии и возможных с их стороны денежных пожертвованиях. Сии последние просили только десять тысяч человек военной помощи, уверяя, что при этом условии не будет ни малейших сомнений в успехе замышляемого переворота.
Шведский посланник в Англии граф Гилленборг несколько раз встречался с главарями недовольных и обещал удовлетворить все их желания. Дело дошло уже до значительных субсидий от партии претендента, которые барон Гёрц получал в Голландии. Он вел переговоры о покупке судов и уже приобрел в Бретани шесть полностью вооруженных кораблей.
Он тайно отправил во Францию нескольких офицеров и среди них кавалера де Фолара, который проделал под французскими знаменами тридцать кампаний, но не нажил себе большого состояния. Он предложил услуги свои королю шведскому не столько ради корыстного интереса, сколько из желания служить такому знаменитому королю. Кроме того, де Фолар рассчитывал на одобрение некоторых его воззрений касательно ведения войны. Он уже давно изучал сие искусство как философ и впоследствии сообщил читающей публике о своих разысканиях в книге комментариев на Полибия. Взгляды его нашли сочувствие у Карла XII, который и сам вел войну на новый манер и никогда не затруднял себя соблюдением общепринятых обычаев. Он предназначал кавалера де Фолара в качестве одного из исполнителей нападения на Шотландию. Пока же дворянин сей занимался тайными поручениями барона Гёрца во Франции. Немалое число французских офицеров, и еще больше ирландцев, участвовали в сем небывалом заговоре, который замышлялся одновременно в Англии, Франции и Московии, и ветви коего тайно протягивались от одного конца Европы до другого.
Барон Гёрц почитал приуготовления сии еще незначительными, но начало всему предприятию уже было положено. Самое главное здесь заключалось в том, чтобы помирить царя и Карла XII, к чему оставалось еще множество препятствий. Московитский государственный министр Остерман поначалу не соглашался с предложениями барона Гёрца. Он был столь же осмотрителен, сколь шведский министр предприимчив. Его замедленная и размеренная метода заключалась в том, чтобы дожидаться, пока события назреют сами по себе, но нетерпеливый гений его партнера хотел пожинать плоды сразу же после посева. Остерман опасался, как бы повелитель его, ослепленный блестящими перспективами, не согласился на слишком выгодный для Швеции мир, и посему всячески оттягивал заключение оного.
Но, к счастью для барона Гёрца, в начале 1717 г. через Голландию на пути своем во Францию проезжал сам царь. Ему недоставало знакомства с сей нацией, каковая уже более ста лет служила предметом нареканий, зависти и подражания со стороны всех ее соседей. Он желал удовлетворить ненасытную свою любознательность, побуждавшую его не только все видеть и всему учиться, но в то же время проводить и собственную свою политику.
Гёрц дважды встречался в Гааге с императором и за эти два раза продвинулся куда более, нежели в течение полугода переговоров с полномочными представителями. Все принимало благоприятный оборот; казалось, великим его замыслам суждено увенчаться непременным успехом, а Европа узнает об этом лишь после исполнения оных. Но в Гааге он говорил об одном лишь мире и во всеуслышание провозглашал, что желал бы видеть английского короля в роли умиротворителя Севера. Для видимости он даже настаивал на созыве конгресса в Брауншвейге, где должны были уладиться противоречия между Швецией и ее противниками.
Первым раскрыл все сии интриги регент Франции герцог Орлеанский, шпионы которого находились по всей Европе. Люди сего сорта, добывающие себе хлеб, торгуя тайнами друзей, а подчас и просто клеветой, настолько размножились во Франции, что чуть ли не половина всей нации сделалась соглядатаями другой половины. Герцог Орлеанский, связанный с королем Англии личными обязательствами, раскрыл ему замышлявшиеся противу него козни.
В то же время и голландцы, уже заподозрившие барона Гёрца, сообщили о своих сомнениях английскому посланнику. В самом разгаре интриги Гёрц и Гилленборг были арестованы, один в Девентере, другой в Лондоне.
Поелику шведский посланник Гилленборг нарушил права наций, интригуя противу того государя, при коем имел аккредитацию, точно так же было нарушено сие право и по отношению к нему самому. Но все были поражены тем, что Генеральные Штаты в угоду английскому королю заключили в тюрьму барона Гёрца. Все посланники, особливо испанский при английском дворе, маркиз де Монтелеон, заявили протест по сему поводу. Голландцам нечем было оправдаться, они не только нарушили священное право, арестовав первого министра короля Швеции, который ничего не замышлял противу них самих, но еще и подрывали те принципы свободы, кои служили основою собственного их величия.
Что касается английского короля, то поступил он по справедливости, посадив в тюрьму врага своего, а в оправдание себя опубликовал письма барона Гёрца и графа Гилленборга, найденные в бумагах сего последнего. Находившемуся тогда в Скании шведскому королю стали известны сии напечатанные письма. Засим Карл приказал арестовать в Стокгольме английского посланника со всем семейством и прислугою. Голландского же резидента перестали принимать при дворе, и велено было не спускать с него глаз. В отношении барона Гёрца король не отрицал и не подтверждал его действий и в сношениях своих с Англией и Голландией сохранял презрительное молчание.
Однако царь повел себя совсем по-иному. Поелику имя его не было названо в связи с сим делом и только смутно подразумевалось в письмах Гилленборга, то написал он английскому королю пространное письмо, полное комплиментов в связи с раскрытием заговора и уверений в искренней своей дружественности. Король Георг, приняв сии свидетельства, сделал вид, что дал себя обмануть. Когда раскрывается заговор простых, людей, он уничтожается, но заговор королей получает от сего лишь новую силу. В мае того же 1717 года царь приехал в Париж и занимался там не только осмотром шедевров искусства, курьезов природы и королевских дворцов. Он предложил регенту Франции герцогу Орлеанскому заключить договор. Если бы сие удалось ему, то Московия была бы вознесена на вершину величия. Замысел его состоял в том, чтобы соединиться с королем шведским, если бы тот уступил ему обширные провинции, после чего уничтожить владычество датчан на Балтийском море, ослабить гражданской войной Англию и переместить в Московию всю северную торговлю. Он даже хотел снова возобновить борьбу Станислава и Августа в Польше, дабы зажечь пожар со всех сторон, и тогда мог бы он по усмотрению собственных выгод тушить или раздувать пламя. В сих видах предложил он регенту Франции стать посредником между Швецией и Московией и даже более того — наступательный и оборонительный союз с сими державами и Испанией. Однако же сей договор, который представлялся столь естественным и столь полезным для всех сих наций и отдавал в их руки европейское равновесие, был тем не менее отвергнут герцогом Орлеанским.
Как раз в то время сей последний вел переговоры о прямо противоположных соглашениях с императором Германии и английским королем Георгом. Именно тогда государственные соображения всех монархов настолько переменились, что царь готов был выступить даже про-тиву прежнего союзника, короля Августа, и встать на сторону смертельного своего врага, Карла XII. Франция же намеревалась в угоду Англии и Германии начать войну с внуком Людовика XIV, коего поддерживала она столь долгие годы противу сих держав с превеликими затратами денег и крови
[108]. Царь смог добиться только того, чтобы регент вступился за барона Гёрца и графа Гилленборга. В конце июня он возвратился к себе на родину, доставив Франции редкое зрелище путешествующего ради своего образования императора. Однако большинство французов увидели в нем лишь внешнюю грубость и неотесанность как плод дурного воспитания и совсем не приметили законодателя, творца новой нации и великого человека.
