*
На информационный час Геула пришла с опозданием, открыла дверь и нарвалась на гробовую тишину.
Все смотрели на нее.
Светлана Федоровна, их классная, вполне тихая и ласковая, пришла в себя первой.
— Не ожидала я от тебя, Вегирейко, — с нажимом сказала она.
— Чего? — удивилась Геля.
Она осмотрела класс. Смирнова сидела, уткнувшись взглядом в парту, Присмаков же, наоборот, нагло скалился, не сводя с Геулы взгляда.
— Из-за тебя у Светланы Федоровны выговор, — сообщил он, — за срыв важного мероприятия.
— Мы два часа под дождем торчали!
— Уже все ушли, мы одни…
— Ты знала, что Оксана не придет! Мы как придурки…
— И это вы еще не знаете, что Гелечка у нас порнозвезда!
Геула переводила взгляд с одного орущего одноклассника на другого. Она плохо различала, кто что кричит, но ненависть, которая из них перла, впечатала ее в дверь.
Светлана Федоровна подняла руку, чтоб угомонить класс, но у нее ничего не получилось.
Геулу охватила паника. Она выскочила из кабинета и в ту же секунду поняла, что не вернется больше в эту школу. Никогда.
*
Ян психовал, представляя, как мама будет его расспрашивать: «А что это за девушка?», «А почему Геля не пришла?», «Почему ты на меня накричал?» Он уже придумал, как будет себя вести — сразу заявит, чтобы оставили его в покое. Потому что это не их дело! И вообще!..
Но мама ни о чем не спросила. Вечером Ян не выдержал и пошел подслушивать, что она скажет отцу, но мама ограничилась коротким: «У себя сидит…» А потом позвонила классной и предупредила, что Яник заболел и завтра в школу не придет.
От такой тактичности стало тошно. Ян стащил на кухне пачку крекеров, врубил «Танки». Повезло: попал в топ. Отвел душу — снял два «пазика», одну «шашлычницу» и «мазайца»
[8].
Немного полегчало. Поэтому когда в комнату заглянул папа (демонстративно постучавшись!), Ян почти не разозлился.
— Слушай, — начал отец с порога, — раз все равно дома сидишь, запиши мне пару роликов.
— Пап, я же тебе уже говорил! У меня канал заблокирован!
— Да бог с ним, с каналом твоим! — отмахнулся папа. — Для меня запиши. Все равно что, лишь бы на фоне моего оборудования.
— Какого еще оборудования?! — удивился Ян.
— Секунду! — Отец выскочил и тут же вернулся со здоровенным тепловентилятором, на боку которого красовался логотип папиной фирмы.
Он водрузил «оборудование» на стол, почти полностью его заняв, и объяснил:
— Снимай что хочешь. Лишь бы на фоне этого агрегата.
— Пап! Лето на носу! Кому нужны твои нагреватели в конце мая?!
Отец уселся на кровать и принялся таскать крекеры из пачки.
— В конце мая — никому. А вот в конце октября — самое оно.
И папа пустился в пространные объяснения, из которых Ян понял, что сани (то есть рекламу обогревателей) надо готовить летом, чтобы запасти этой рекламы побольше, а в октябре-ноябре вывалить в интернет мощным потоком.
— Мне тут подсчитали, — отец увлеченно жестикулировал крекером, разбрасывая крошки, — что роликов надо около сотни. Но коротких. Секунд по десять. Максимум — полминуты. Главное, чтобы прикольные были. И на фоне этой бандуры…
Ян был слегка ошарашен напором папы, который увлекался все больше.
— Нет, лучше бы как-то этот агрегат обыграть. Только как-то смешно… Например, ты говоришь: «Геля, у тебя что, температура?», а она такая…
— Никакой Гели, — перебил Ян, — не будет! Вообще! Никогда!
— Да? — удивился отец. — Ладно, тогда без Гели… Например, в начале ролика кладешь на вентилятор пару кусков хлеба, а через минуту достаешь тосты!
Папа рассмеялся, довольный придумкой, но, увидев хмурое лицо сына, оборвал себя.
— Ладно, чего я лезу со своим креативом… Это твоя работа. Короче. Послезавтра мне нужно три ролика. В разном ключе. Покажу отделу маркетинга. Если наши спецы одобрят, заключаем с тобой договор сразу на сотню… А там как пойдет.
Ян уже собирался отказаться в максимально резких выражениях, но отец неожиданно перешел на привычный ироничный тон:
— Или не потянешь?
Ян молча выключил «Танки» и запустил видеоредактор.
— Значит, послезавтра, — сказал папа, поднимаясь. — Три ролика. А лучше пять!
*
Минск, видимо, понял, что пора действовать более решительно.
Хотя старый каштан ему было очень жаль, но что ж поделаешь…
Геула шла… нет, не куда глаза глядят. Глаза у нее не глядели никуда. Ноги сами несли в нужном направлении. На перекрестке уперлась в ограждение. Пришлось протереть глаза и обнаружить, что поперек дороги упало дерево. Вокруг него суетились рабочие, но они пока успели только перекрыть тротуар и поставить табличку «Обход».
Геула послушно двинулась, куда указывала стрелка. И уперлась в дом Яна. Достала телефон, но номер Яна оказался отключен. Геля разозлилась. Почему ему вечно не дозвонишься? Главное, когда Геула занята, так крику потом! А как сам, так телефон отключает.
Геула подняла глаза и посмотрела на окна Яна. Теоретически он должен быть в школе, но почему-то Геля была уверена, что он дома.
Геля отвела взгляд и не увидела, как в окно Яниковой комнаты врезалась птица. Ошалевший воробей еще минут пять сидел на подоконнике, пытаясь понять, как он тут оказался.
Минск мысленно извинился перед птичкой. С другой стороны, если бы ветер чуть-чуть не подправил траекторию птичьего полета, воробышек приземлился бы на крышу, а там бродил сбежавший с третьего этажа кот Филимон.
Воробей ожил, повертел головой, поцокал лапками по подоконнику. Но Ян сидел спиной к окну, к тому же в наушниках. И даже если бы птица начала выбивать азбукой Морзе: «Посмотри в окно, дурень!», он бы ничего не услышал.
«Костя, мне очень плохо», — написала тем временем Геула.
«У меня математика», — ответил Костя.
«Я пойду к тебе пешком».
«Все так плохо?»
«Да».
«Через час буду дома».
Костя не любил ходить пешком, папа с детства возил его на машине — даже в садик, хотя тогда они жили в двух шагах от него. Геула и тетя Аля издевались над ними, но Аля считала, что это не самый страшный мужской недостаток. И с этим вполне можно жить.
Поэтому, когда Геуле бывало плохо, она сначала наматывала круги по Западу
[9], а уже потом утыкалась в Костино плечо — поплакать.
