Однако дом в западном стиле по-прежнему таил в себе много нового и неожиданного для Наузада. К примеру, когда погода не позволяла сушить белье на улице, нам приходилось расставлять пластиковые сушилки, которые крепились к батарее. Пару дней назад я спустился поутру на первый этаж и обнаружил Наузада, мирно спящим на горе Лизиного нижнего белья, которое он аккуратно стащил себе на лежанку.
— Ну, ты даешь, приятель, — сказал я, когда он поднял голову и посмотрел на меня заспанными глазами. Он вздрогнул, когда я ловко вытянул стринги у него из-под передней лапы. — Надеюсь, я не привез из Афганистана пса-трансвестита? — Я огорченно осмотрел то, что осталось от трусиков. — Да, дружок, у тебя будут бо-ольшие проблемы, когда спустится миссис Ф.
Я с улыбкой почесал ему голову, одновременно выуживая из-под него остальные пять украденных предметов туалета. Все они были изрядно пожеваны.
Эта история научила нас не оставлять ничего из того, что нам дорого, в зоне досягаемости Наузада. Но, по крайней мере, мне уже не надо было часами, стоя на четвереньках, отмывать диван с того бока, где он на него помочился.
И вот сейчас я распахнул дверь и закричал:
— Всем гулять!
Бимер и Физз никогда не боялись холода и вылетели наружу пулей, едва не оттоптав мне все ноги. Физз, как обычно, с лаем принялась гонять Бимера по двору, наслаждаясь сухим и холодным утром.
Наузад и Тали вели себя совершенно иначе. Они неохотно выползли с уютных лежанок и провели на улице не больше пяти секунд, прежде чем устремиться обратно, в тепло гостиной.
— И так каждый раз, — вздохнул я.
И действительно, каждое утро история повторялась. Собаки, привыкшие выживать суровой афганской зимой, слишком ценили домашний комфорт. Выводить их на улицу поутру, чтобы они сделали все свои дела, было сущим кошмаром. Сдается мне, если бы им дали такую возможность, они бы до полудня не трогались с места.
Но я уступать не собирался. Меньше всего мне хотелось, чтобы они растолстели. Особенно это касалось Наузада: без регулярной физической активности он бы стремительно набрал вес, поэтому я тщательно следил за тем, чтобы он не переедал и побольше двигался. Он слегка хромал на правую заднюю лапу — видимо, это были последствия травмы, — и я не хотел, чтобы к старости у него возникли лишние проблемы со здоровьем из-за плохой физической формы.
Я выразил свои мысли простым способом.
— А ну оба вернулись сюда, ЖИВО! — заорал я голосом, заставлявшим тридцать с лишним морпехов выполнять мои распоряжения вприпрыжку. Поскольку ответа я не получил, мне стало ясно, что без очередной борьбы тут не обойтись. Я взглянул на часы. Если не потороплюсь, опоздаю на службу.
Драка за то, чтобы вытолкать их наружу, была только началом среднестатистических утренних конфликтов. Покончив с ней, мне еще оставлось выгулять всех четверых и наконец (но не в последнюю очередь), выдержать битву, в которую превращалась кормежка.
Честно, это был еще тот геморрой. Как ни взгляни, ситуация тут не отличалась в лучшую сторону от ситуации в Афганистане, когда мне ежедневно приходилось бороться за поддержание порядка во время кормления своей стаи диких собак.
Те времена всплывали в моей памяти неоднократно. Проблемы начались уже тогда, когда у меня было всего две собаки, Наузад и маленький веселый РПГ. Я наивно полагал, что смогу просто кормить эту парочку из двух мисок из нержавейки, «позаимствованных» мною у афганской полиции. Мол, я просто наполню миски, поставлю их перед собаками и пойду себе по своим текущим делам, а потом снова вернусь приглядеть за псами. Да, как же.
Я все еще вспоминаю тот беспредел, что возник при первой же кормежке.
Наузад уплетал свою порцию так, словно это была его первая настоящая еда в его жизни. Впрочем, возможно, так оно и было. РПГ же, поедая остатки своего рациона, размеренно пыхтел и чавкал над миской. Преисполненный уверенности в том, что оба будут в порядке, я повернулся к ним спиной и, как оказалось, очень жестоко ошибся.
Успешно опустошив свою миску, Наузад немедленно начал поиски дополнительной пищи. Он прыгнул на все еще занятого едой РПГ, решив прогнать его и доесть его порцию вместо него. Возможно, так он обычно и поступал в своем мире. Выживает самый жестокий — таково было ежедневное правило. Только упершись Наузаду в грудь ногой, обутой в армейский ботинок, я остановил его свирепую атаку на тощего и испуганного РПГ.
С той поры, когда наступало время кормежки, мне приходилось следить за ними с зоркостью ястреба. Каждый раз мне приходилось напоминать Наузаду, что после того, как он съест свою порцию, ему полагается сесть и терпеливо дождаться, пока РПГ не доест. Единственная уступка с моей стороны состояла в том, что я в конце позволял этой паре полизать уже и без того совершенно дочиста вылизанные миски друг друга. Просто так, на случай, если что-то осталось. Так вот, с тех пор Наузад не особо изменился.
Он всегда хотел есть первым. Я с охотой позволял ему это, и, к счастью, остальные собаки тоже были не против. Тали более терпеливо, чем Наузад, ожидала своей порции, а Физз и Бимер и так были в курсе того, что их так или иначе покормят. Они приучились терпеливо ждать, пока новосельцы закончат есть.
К несчастью, у Наузада сохранялись замашки Оливера Твиста. Как только он дочиста вылизывал свою миску, он сразу же начинал посматривать вокруг с намерением урвать остатки еды из остальных трех. Так что мы с Лизой с самого начала тратили время, сидя с ним рядом, надзирая за его поведением и пытаясь выдрессировать его в течение двухразовой ежедневной кормежки.
Точно так же было и этим утром. Я начал с того, что заставил Наузада сесть и ждать, пока я поставлю перед ним миску. Он, как всегда, нагнулся над ней прежде, чем она коснулась пола, заставив меня убрать ее. Иногда, после многочисленных фальшстартов, мне приходилось поначалу отпускать его из небольшого захвата, сделанного затем, чтобы мой мэссидж стал для него доходчивее. После этого он немедленно погружался в миску со своим любимым сухим кормом из риса и курицы. Я не знаю, почему он так его полюбил. Однажды вечером, после пары бутылок пива я попытался понять это влечение и потерпел неудачу.
Моя работа во время кормления Наузада сводилась к тому, чтобы держать его под контролем и помешать ему попытаться заполучить еще еды после того, как он доест.
— Наузад, фу! — повторял я, пока остальные жадно поглощали свой завтрак.
— Наузад, сидеть! — говорил я бессчетное количество раз, прежде чем этот афганский кошмар неохотно возвращался в сидячее положение. — Жди, голодающий бедолага.
Когда все они заканчивали, начиналась игра с перестановками, где все четыре собаки лихорадочно пытались вылизать все миски в поисках последней оставшейся крошки, прежде чем музыка окончится и миски унесут прочь.
Как всегда, все это отнимало время — драгоценное время. Но за промелькнувшие недели я начал замечать некоторые маленькие изменения к лучшему. Наузад постепенно воспринял, чего от него добивались, и мне уже не приходилось столь часто брать его в захват.
