Я вспомнил второе февраля 1988 года, тот день, когда это все для меня только начиналось. Я все еще помнил зубодробительные сто пятьдесят отжиманий в парадной рубашке и брюках на вокзальной платформе, служившей пунктом сбора для новобранцев. Отвечая во время переклички, я забыл обратиться по званию к встречавшему нас капралу. Вот он-то в отместку и заставил меня отжиматься.
Затем последовали тридцать недель ада, состоявшего по большей степени из физических нагрузок, однако это все стоило того, чтобы получить вожделенный зеленый берет, служивший знаком коммандос королевской морской пехоты. Однако, глядя на новобранцев, вскакивавших, когда флотский санитар произносил их имя, я знал, что мое время подошло к концу. У меня было вполне определенное предчувствие, что скоро я опять стану просто «мистер Фартинг».
Огорчения я не ощущал. Я знал, что однажды служба закончится. Я просто не рассчитывал, что буду поломан, когда это случиться.
Лиза воспользовалась еще одной увольнительной, чтобы отвезти меня в Потрсмут, где находилась штаб-квартира медицинской комиссии. В моем офисе все мои личные вещи были упакованы, а стол прибран. Я бывал на работе время от времени, в лучшие часы прошедших трех недель, приводя все в порядок и оставляя письменные инструкции для того, кто придет мне на смену, если медкомиссия установит, что мое время вышло.
Хоть стол и был убран, но коробки под ним были набиты документацией с моими текущими делами. Я не смог подавить смешок, подумав о том, сколь недолговечно будет чувство облегчения, испытанное тем морпехом, что займет мое место за столом, когда он впервые войдет в офис.
Наша собачья стая благополучно сидела в задней части минивэна, наслаждаясь поездкой, когда мы тащились к южному побережью в утреннем потоке по четырехрядной трассе.
— И какого черта я буду делать, если они меня выпрут? — в сотый раз спросил я Лизу, снова изменяя позу, так как обезболивающее по-прежнему было не таким уж сильным.
— Ну, для начала ты уделишь время срочной административной работе фонда, — сказала Лиза, быстро обернувшись ко мне с улыбкой.
— Да, но за это не платят, — напомнил я ей.
Вот то, о чем я столь болезненно беспокоился. Как члены правления фонда, мы не могли претендовать на зарплату: не затем мы это делали. Но теперь, когда я сам по себе не получал доходов, все могло стать немножко сложнее.
— Все будет хорошо, — ответила Лиза, не сводя на этот раз взгляда с дороги. — Что-нибудь да появится.
Думаю, глубоко внутри я разделял ее оптимизм. Обычно мы справлялись с проблемами, и мы были не из тех, кто чрезмерно обо всем беспокоится. Но сейчас, глядя, как поля и тропинки Гэмпшира проплывают мимо, было очень трудно не ощущать беспокойства, холодком отдававшегося в моем животе.
Когда я шел по широкому, темному, обшитому деревом коридору, я, по крайней мере, на минуту забыл о боли в спине. Дежурный офицер провел меня в комнату, где заседала медкомиссия, и я сделал глубокий вдох.
— Ладно, Фартинг, поехали, — сказал я самому себе.
Когда я сел, ряд строгих лиц уставился на меня через длинный деревянный стол; золотые галуны на униформах были единственным намеком на цвет в аскетично убранной комнате.
Груды рапортов и рекомендаций высились перед каждым офицером, входившим в состав комитета. Конечно же, не все они касались меня. Я был всего лишь одним из более чем тридцати человек, которых комиссия принимала в этот день. Некоторые из них получили ранение в бою, а не во время контакта со шкафом для картотеки, но процедура приема для всех нас была одинаковой. Работа в комиссии уж точно была не сахар, и их бесстрастные лица сказали мне, что все это они уже видывали раньше.
Собеседование продолжалось недолго, и мне кажется, они приняли решение задолго до того, как я переступил порог этой затхлой комнаты.
Из сказанного мне хирургом следовало, что состояние моей спины никак нельзя было улучшить. Из долгого опыта наблюдения за другими товарищами, комиссованными по ранению, я знал, что армия не в состоянии заботиться о тех, кто на все сто процентов не способен к работе. Инструктор по физподготовке, неспособный наклониться, чтобы завязать шнурки, не говоря уж о том, чтобы просто вставать и садиться, был непригоден к службе, а быть иждивенцем я не намеревался.
И все-таки какая-то часть меня ощутила огорчение, когда они огласили свое весьма простое решение.
— Старший сержант Фартинг, мы находим вас негодным для дальнейшего исполнения службы и постановляем освободить вас по состоянию здоровья из рядов королевской морской пехоты; решение вступает силу немедленно, — объявил старший член комиссии совершенно бесстрастным голосом. — Мы рады поблагодарить вас за службу ее величеству.
«Вступает в силу немедленно» следовало понимать буквально. Я должен был немедленно уйти. Глава комиссии пояснил мне, что на службе я могу теперь появиться только затем, чтобы сдать униформу, военный билет и комплект необходимых документов.
Вот так. Двадцать лет службы закончились менее чем за десять минут. Я снова стал штатским.
Я шел по мощеной дорожке через ухоженный садик, окружавший здание медкомиссии; на фоне зеленеющих кустов и небольших деревьев, выстроившихся вдоль тщательно сработанных бордюров моя лучшая парадная униформа синего цвета выглядела неуместно. Боевая форма подошла бы здесь больше.
Лиза терпеливо ждала меня в минивэне на другой стороне парковки вместе с собаками, сидящими у раскрытой боковой двери. Когда я приблизился, она улыбнулась. Я просто кивнул и улыбнулся в ответ. Мне не нужно было ничего говорить. Выражение моего лица сказало обо всем без слов.
— Давай проясним одну вещь, — прошептал я ей в ухо, когда она обняла меня. — То, что я сейчас «мистер», а ты все еще служишь, не отменяет того факта, что я по-прежнему занимаю пост главы в нашей семье.
Лиза освободилась из моих объятий и захлопнула боковую дверь минивэна.
— Заткнись, штафирка, и полезай в фургон, — сказала она смешливо. — Пора отвезти тебя домой, чтобы ты наконец начал изменять мир к лучшему.
Я улыбнулся и сделал так, как она мне сказала. Скособочившись, я влез в минивэн, готовый к долгой дороге домой, к началу совсем другой главы в моей жизни.
•13•
У тебя что, щенок в кармане?
После Рождества 2008 года стало ясно, что фонд ускорил темп своей деятельности. У нас теперь была крепкая база постоянных сотрудников по всей стране, и до нас постепенно дошло, как координировать их деятельность по сбору средств, как консультировать их и какие именно им нужны лицензии для работы с транзакциями, страховкой и всей прочей бюрократией.
Кроме того, оставалась возня с собаками — причиной существования фонда. Ежедневная проблема нехватки времени для ответа на все полученные запросы, пожалуй, даже возросла. Современные средства связи восхитительны, но теперь все хотят получать ответы немедленно. Временами некоторых людей бесит, когда для ответа на их запрос нам нужно какое-то время.
