Она была примерно той же, что и два с половиной года тому. Мусор все так же громоздился тут и там вдоль обочин, пока мы ехали, уворачиваясь от выбоин, людей, бродящих коз и других машин.
Вам явно не понадобятся уроки вождения, не говоря уж об обязательных водительских экзаменах, до тех пор, пока вы не окажетесь за рулем афганской машины. Не один раз я сжимался на своем сиденье, предчувствуя, что сейчас-то уж точно случится лобовое столкновение. Но каждый раз мой шофер или водитель встречной машины в последний миг внезапно умудрялись избежать его. Время от времени мы проскальзывали мимо афганцев, едущих на велосипедах сквозь транспортную толчею, двигавшуюся во всех направлениях. «Уж лучше они, чем я» — подумалось мне.
Вдруг я вскрикнул: «Корова!», когда мы с трудом разминулись с пожилим афганским джентльменом, небрежно ведущим черно-белую корову вдоль обочины переполненной трассы.
— Все в порядке, — засмеялся Мохаммед, когда мы проехали в волоске от неспешно идущего животного.
— Извини, — в моем голосе прозвучал лишь намек на замешательство. — У себя в Англии мы нечасто видим коров, идущих вдоль дороги.
Чтобы отвлечься, я разглядывал ряды покрытых пылью пустыни приземистых зданий, тянувшихся вдоль обочины. Их широкие металлические двери-шторы были подняты, и продавец внутри мог демонстрировать всевозможные товары, щедро разложенные на замусоренном земляном полу. Вид ярких свежих фруктов и красочных тканей резко контрастировал с желтоватым пустынным оттенком всего остального.
Пока мы ехали, я постепенно перестал тревожиться о том, что оказался один и без оружия в зоне военных действий; на смену тревоге пришло ошеломляющее и все растущее чувство совершенной беспомощности.
Когда мы проезжали населенные места, я увидел ряды афганцев, буквально выстроившихся на обочине трассы, и без стеснения выставлявших напоказ культи, или сидевших на куче сырой земли с пустыми калошами вместо отсутствующей ноги или ступни. Когда мимо проходили другие афганцы, инвалиды протягивали руку в универсальном жесте просьбы. Ответных жестов я не видел. В одном месте я насчитал десять стариков, просивших милостыню.
Вместе с бедствием в виде миллионов необнаруженных противопехотных мин, попрошайничество оставлось еще одним наследием провалившегося советского вторжения 1979 года.
Похоже, куда бы я ни посмотрел, везде были картины нищеты и беспомощности. Я вздрогнул, когда мы объехали женщину, стоявшую посреди дороги. Ее с головы до ног покрывала вылинявшая традиционная синяя паранджа. В одной руке она держала сверток из ткани, в котором, я знал, находился маленький ребенок. Свободную руку она протягивала к машинам, когда те проезжали мимо.
В афганской сельской местности кормильцем является муж, а женщины не работают. Фактически, здесь не так уж много видов труда для женщин, даже если бы они хотели работать. Это означает, что если муж умрет, то у скорбящей вдовы не будет иного выбора, кроме как начать попрошайничать ради выживания, если только у нее нет большой семьи, к которой она могла бы обратиться за помощью.
Я захотел попросить Мохаммеда остановиться, чтобы я смог что-то дать этой женщине. Но я немедленно подавил эту мысль. Я знал, что нас сразу же затопит толпа афганских нищих и всех остальных, которые заметили западного европейца в этой части города. Да и как мог бы я дать ей что-то и в то же время не дать ничего прочим, которых я видел до того? Такой жест был чреват крайней опасностью, и он не принес бы ей облегчения: во всяком случае, не больше, чем на день. Я чувствовал себя подавленным и бесполезным.
Я подумал обо всем, чем владею, и о предметах, которые я ценил у себя дома: о любимом диске, лучшей альпинистской куртке. Я понимал, что все они весьма незначительны в общем ходе вещей.
Внезапно я вспомнил, что именно сказал мне Гарри, мой переводчик или толкователь в Гильменде, во время выполнения моего последнего патрульного дежурства на окраине заброшенной деревни Баракзай.
Мы вдвоем не смогли убедить местного учителя принять припасы, которые мы ему доставили для школы. Он был уверен, что после нашего возвращения на разведбазу он лишится нашей защиты от талибов, рассерженных тем, что мы пытаемся восстановить школу.
Я стал извиняться перед Гарри за то, что за три месяца патрулирования и «контроля» над регионом мы явно не достигли никаких ощутимых результатов. Но Гарри прервал меня. Он заметил, что войска коалиции стоят в Афганистане больше чем три месяца, даже больше, чем три года, а он все еще не видал никаких определенных благ для простых людей. Глубоко в душе я знал, что он прав.
Прошло еще три года, но, как это ни прискорбно, похоже, все осталось по-прежнему.
Моя решимость ввязаться в афганские дела тут же окрепла. Возможно, благодаря Гарри. Он рисковал своей жизнью, чтобы помочь своему народу. Я, в свою очередь, тоже должен что-то сделать.
Сейчас мы ехали по сельской местности, и трасса шла параллельно почти пересохшей реке, которую, видимо, использовали также в качестве местной свалки. Внезапно перед нами возникло великолепное желтое здание с ярко-голубыми аркадами и крышами. По бокам основного строения высилось два минарета с замечательными луковицеподобными верхушками того же ясно-голубого цвета, что и купол главного здания.
Говоря на ломаном английском, Мохаммед стал указывать мне на тысячи сизых голубей, украшавших купол мечети.
— Особые голуби, — сказал он, указывая на внушительную стаю.
Хоть открывшийся вид и заинтриговал меня, я больше беспокился о том, чтобы он обеими руками крепче держался за руль. Мне вовсе не хотелось оказаться в пересохшем речном русле.
Мохаммед явно обрадовался возможности показать мне по пути нечто, и когда наша машина обогнула угол мечети, я это увидел.
Мы очутились на небольшом открытом дворе. Ковер из пасущихся голубей сплошь покрывал его желтую пыльную землю. Я даже не пытался прикинуть, сколько птиц здесь собралось — определенно, сотни, а возможно даже, и тысячи. Какое-то религиозное значение было связано с этими птицами. Несколько афганцев, расположившись по периметру площади, бросали пригоршни раскрошенного хлеба в эту скребущуюся массу. Я заметил даже троих местных с фотокамерами.
Защита животных никогда не входила в число главных афганских приоритетов, фактически, она вообще никогда не была здесь приоритетом, но открывшееся мне зрелище проливало иной свет на эту тему.
— Будь я проклят! — громко воскликнул я, взял свой собственный фотоаппарат и сделал снимок этой сюрреалистической сцены.
— Афганцы думать, голуби — особенные, когда они сидеть на крыше мечети, — объяснил Мохаммед.
Хадисы, то есть, пересказы, возникшие из вероучения пророка Мухаммада, часто описывают, как милосердие к животным оборачивается таким же прощением грехов, как и продолжительное благорасположение ко всем людям, независимо от их веры. Сам пророк любил животных столь сильно, что завел себе кота и тот часто лежал, свернувшись на его коленях, пока пророк проповедовал свое учение. Вера его была весьма сильной; я изумился, прочтя хадис
[9], повествовавший о проститутке, шедшей мимо колодца и заметившей пятнистого пса, умиравшего от жажды. Привязав свою туфлю к своему же головному платку, она набрала из колодца воды для пса. Несмотря на ее ремесло и то, что она обнажила голову на людях — оба эти преступления карались поркой или еще строже — Аллах простил ее за то, что она проявила милосердие к животному.
