Пока Мохаммед нетерпеливо сигналил, я глядел на афганского подростка, прогулившегося мимо нас по улице с чудовищных размеров псом. Вокруг густо заросшей шеи темношерстного пса был застегнут ошейник, к которому крепился простой поводок. Я сразу же признал в нем афганскую бойцовую собаку. Уши пса были низко обрезаны, так же, как и у Наузада.
То был зверь, превосходивший Наузада размерами по меньшей мере вдвое. Его шея бугрилась по обе стороны массивной головы, передние лапы сгибались, когда он рвался вперед, натягивая поводок.
«Ни хрена себе» — подумал я. Если судить по размерам пса, у Наузада в бою с ним не было бы ни малейшего шанса.
В Интернете я прочел, что древняя афганская традиция собачьих боев, к сожалению, стала нынче еще более популярной; мне даже довелось читать, что в северных провинциях сегодня также проводятся верблюжьи бои. Я отвел взгляд. Я ничего не мог тут поделать. Наш фонд не собирался вмешиваться и запрещать афганцам проводить собачьи бои — во всяком случае, сейчас — так как это стало бы верным путем к потере поддержки со стороны местных. Спор с тем, что столетиями считалось традиционной частью афганской жизни, означал бы напрасную трату времени и усилий.
Так что я перевел взгляд на ворота, которые поспешно распахнулись внутрь двора и машина медленно в них вкатилась.
Закрылись они с той же скоростью, что и открылись. Высокий афганец с лопатообразной бородой, одетый в синюю рубаху и темно-коричневую безрукавку закончил возиться с воротами и обернулся поглядеть, как я выбираюсь из машины. Мохаммед представил его как Хусейна, и мы пожали друг другу руки. Он мало разговаривал по-английски, но мы улыбались и кивали друг другу. Мохаммед объяснил, что Хусейн ежедневно ухаживает за животными в приюте.
Только сейчас я понял, что Кошан не участвует напрямую в заботе о животных. Мохаммед перевел для меня объяснения Хусейна насчет того, что Кошан, совсем как я, работает дома, не отходя от стола.
Я не смог сдержать улыбку. Почти три года я поддерживал связь с Кошаном при помощи Интернета, посылая странные сообщения и обмениваясь иногда парой коротких телефонных звонков. Собственно, я даже понятия не имел, как Кошан выглядит. А также я узнал, что и теперь не смогу с ним встретиться. Поскольку приближался байрам — религиозный праздник, он отправился в долгий путь домой, туда, где традиционно проживала его семья.
Он перепутал дату моего прибытия.
Это было хреново, так как я в самом деле хотел подробно с ним переговорить, но Мохаммед проинформировал меня, что навещающий приют ветеринар в самом лучшем виде объяснит мне все, что я захочу узнать. Я чрезвычайно огорчился, но тут уж ничего не поделаешь.
Я отправился в тур по двору, разделенному на две зоны сломанными деревянными козлами. Барьер оплетали вислые ветви увядшего дерева, росшего из круглой дыры, специально прорезанной в бетонном покрытии двора. На козлах висели недавно выстиранные полотенца, которые, как я понимаю, использовались в качестве подстилок на собачьих лежанках, и слабое зимнее солнце напрасно пыталось их высушить.
Когда я начал осматривать обустройство центра, меня внезапно удивил крошечный бурый комок, сломя голову вынесшийся из открытых дверей дома, занимавшего заднюю половину комплекса. Комок несся прямо на меня.
Я низко присел и подхватил тощего двух — или трехмесячного щенка, прыгнувшего в мои протянутые руки.
— Ого, малыш, куда это ты так спешишь? — спросил я, поднося симпатичного щенка к своему лицу.
Брюшко и нижнюю часть мордочки щенка покрывала пыльная короткая белая шерсть, но верхняя часть его тельца была палевого цвета. Черные бусинки его глаз ярко светились от возбуждения, и он отчаянно пытался лизнуть меня в лицо, пока я гладил его крошечную головку.
— У него все еще нет имени, — сказал мне прислонившийся к машине Мохаммед, когда я прошел мимо него. Щенку нравилось, что его носят, и он возбужденно вилял своим пыльным хвостиком из стороны в сторону.
Со щенком на руках и с мыслью о том, что ему надо подобрать имя, я продолжил тур по спасательному центру.
По обе стороны окруженного высокой стеной комплекса находилось по ряду синих металлических оград собачьих загонов, которые я сразу же узнал по фоторгафиям с Чар Бадмашами. В своем воображении я увидел картинку, как их четверка, терпеливо ожидая, сидит за синей оградой. Глядя тогда на фотографию, откуда я мог знать, что один из этих бестолковых псов, в конце концов, станет частью нашей стаи? Я улыбнулся и продолжил осмотр.
Оба загона были чуть больше бадминтонной площадки, и длились по всей ширине комплекса. В каждом находилось несколько маленьких деревянных будок, четвероногие обитатели которых, просунув морды в щели ограды, следили за моим передвижением, пока я разгуливал кругом со щенком на руках. Всего я насчитал девять собак, рассаженных по обоим загонам.
Здесь царило смешение блохастых беспризорников всех мастей и размеров. Каким-то образом каждый из них сумел найти частичку чьего-то сердечного тепла и попасть в спасательный центр, где они теперь ожидали, пока мы или учредитель приюта не обустроят продолжение их путешествия домой, навстречу любви и безопасности.
Замыкали свободную зону комплекса еще два загона, выстроенных на случай нехватки места для собак, прибывших в приют. Занятый мыслью о только одной собаке, я углядел пару влажных носов, просунутых сквозь брусья ограды; сама ограда оставляла желать лучшего, но этот комплекс зданий вообще изначально не планировался как приют для собак. Персонал центра делал лучшее, на что был способен при ограниченных ресурсах.
Моя прогулка по центру вместе с приветствиями различным его обитателям заняла больше часа. Не раз я обнаруживал, что захвачен чрезмерно возбужденными псами, в то время как я сам сижу и вожусь с ними. Мои брюки быстро покрылись пылью от грязного пола, и от этого я вскоре начал сливаться по цвету с окружающей средой. Собаки, в свою очередь, шумно требовали, чтобы их погладили или потрепали, махали хвостами и трясли тощими телами.
Только один покрытый черными пятнами пес, довольно схожий с лабрадором, отшатнулся от меня, когда я приблизился. Он приволакивал левую заднюю лапу, скособочив заднюю часть тела.
Мохаммед все еще был здесь и следил за моими перемещениями.
— Его сбила машина, — крикнул он через ограду. — Я нашел его на обочине и привез сюда.
Пес глядел на меня из-за компактной конуры у края загона.
— Все в порядке, дружище, я не собираюсь делать тебе больно, — сказал я, медленно отходя прочь, избегая резких движений, чтобы не заставлять раненого пса испытывать еще большую боль от попыток избежать меня.
— Он пойдет на поправку? — спросил я шофера, возвращаясь обратно к воротам.
Он пожал плечами.
— Я не знаю, что думает доктор, — ответил он.
Вполне довольный тем, что наконец увидел центр, который был столь важен для работы «Собак Наузада» в течение двух с половиной лет его существования, я осторожно выбрался со двора и плотно закрыл запор ржавых ворот под взглядами моря собачьих глаз, смотревших на меня с разочарованием.
