Варбург высказал мысль, что Германия ничего против России не имеет, что дальнейшее продолжение войны бессмысленно, что войну вызвала Англия, что она одна хочет извлечь из нее пользу, хочет мирового господства, и что дружба с Германией дала бы России гораздо больше, чем союз с Англией – Англия не позволяет Государю заключить сепаратный мир. Все сказанное было логичным, кое-кто противоречил, и наконец, разошлись так же просто, как сошлись.
По приезде в Петроград Протопопов со свойственным ему легкомыслием рассказывал повсюду о стокгольмской беседе, причем мало-помалу придал ей некое серьезное значение, которого она не имела. Разговор заинтересовал министра Сазонова. Он пригласил к себе Протопопова, доложил Государю, и Государь по совету министра вызвал и Протопопова, и Олсуфьева. Протопопов подробно доложил обо всей поездке группы и передал с точностью разговор с немцами. Он произвел на Государя самое хорошее впечатление. Сам же Протопопов был очарован Его Величеством и, как любил повторять затем, влюбился в Государя. Беседой заинтересовались и обе императрицы». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 333–335.)
По воспоминаниям генерала П.Г. Курлова об А.Д. Протопопове: «В конце лета 1916 года возвратился из-за границы мой старый однополчанин и друг А.Д. Протопопов. При первом нашем свидании он рассказал мне бывший с ним в Швеции инцидент, который имел в его последующей жизни важное значение и послужил в думских сферах в обществе поводом к обвинению его даже в измене. Я помещаю здесь этот эпизод с его собственных слов, так как он записал его подробности в своей памятной книжке.
По рассказу А.Д. Протопопова, при проезде через Швецию ему русский посланник в Стокгольме сообщил, что с ним желал бы переговорить на частной почве германский посол. А.Д. Протопопов выразил свое согласие на это свидание, но в назначенном месте встречи он германского посла не застал, а явившийся к нему, как называл его А.Д. Протопопов, советник германского посольства Варбург передал от своего начальника письмо, в котором последний приносил извинение, что не мог прибыть лично для переговоров, так как повредил себе ногу. Разговор носил чисто общий характер, и А.Д. Протопоповым были записаны и вопросы и ответы, из коих нельзя было не прийти к заключению, что все, сказанное А.Д. Протопоповым, носило совершенно корректную форму, а тема о возможности сепаратного мира не была вовсе затронута. Б.В. Штюрмер, занимавший в это время пост министра иностранных дел, признал с своей стороны, что А.Д. Протопоповым не были нарушены ни интересы России, ни ее державный авторитет. Он доложил об этом Государю Императору, который пожелал видеть А.Д. Протопопова и от него лично выслушать подробности парламентской поездки за границу и, в частности, имевшего место в Стокгольме свидания, что и было одной из причин последующего назначения его министром внутренних дел.
А.Д. Протопопов являлся не только центральной фигурой последнего кабинета, но имел выдающееся значение в период подготовлений к русской революции. Вот почему я не могу не остановиться на характеристике этого человека. Мне трудно быть совершенно объективным в оценке моего старого полкового товарища, которого я искренно любил, в особенности теперь, когда он мученической смертью искупил свои, может быть, невольные ошибки.
Все знакомые А.Д. Протопопова согласятся, что он олицетворял собой тип так называемого шармера, – никто не мог ему отказать в уме и таланте. Ведь недаром же он был persona grata Государственной Думы, товарищем председателя которой он был неоднократно избираем громадным большинством! Наконец, та же Дума не нашла в своей среде другого человека, чтобы представить ее при указанной заграничной поездке. Талантливые речи и личное обаяние подтвердили в чужих краях правильность думского избрания. Здесь уместно привести характерный, оставшийся в моей памяти, факт. Выйдя в отставку, после смерти П.А. Столыпина, я лечился в течение нескольких лет у доктора П.А. Бадмаева, в его санатории под Петроградом. Там одно время пользовался лечением и проживал А.Д. Протопопов. Я помню, как часто навещал его, больного, тот самый М.В. Родзянко, который впоследствии, 1 января 1917 года, не подал ему руки в Царском дворце. Он приезжал к А.Д. Протопопову советоваться по каждому мало-мальски серьезному вопросу, возникавшему во время его болезни в Государственной Думе, и даже привозил ему для редакции наиболее важные бумаги». (Курлов П.Г. Гибель Императорской России. М., 1992. С. 228–230.)
Президент Франции Раймон Пуанкаре за 19 июля / 1 августа 1916 г. в своих мемуарах написал следующие строки: «Узнаю от Пенелона, что наступления 20 и 30 июля (по новому стилю. – В.Х.) на Сомме, к несчастью, снова закончились неудачей. Придется возобновить длительную подготовительную работу, прежде чем можно будет приступить к новой атаке. Из слов Пенелона у меня создается впечатление, что командование колеблется и не имеет твердо установленного плана. <…>
Евгений Семенов из «Нового Времени», представительный мужчина крепкого сложения и с большой, едва седеющей бородой, жалуется, что французское общественное мнение было недостаточно осведомлено относительно мотивов признания Константинополя за Россией. Он боится, что, когда наступит время, у нас окажется оппозиция по этому вопросу. Я тщетно доказываю ему, почему Франция не очень благосклонно относится к этим русским притязаниям. Он находит, что достаточно пролито крови и что, кроме того, не следует колебать такую династию, как династия Гогенцоллернов. Ни от одного русского я не слыхал подобных речей. Может быть, этот просто более искренен, чем другие». (Пуанкаре Р. На службе Франции. 1915–1916. Воспоминания. Мемуары. М.; Минск, 2002. С. 526, 527.)
Стоит отметить, что в этот период русским Верховным командованием планировалось проведение десантной операции по захвату Босфора. По воспоминаниям начальника Морского управления штаба Царской Ставки в Могилеве капитана 1-го ранга А.Д. Бубнова:
«Тотчас же по вступлении адмирала Колчака в командование Черноморским флотом начали под его руководством энергично и спешно готовиться к Босфорской операции, горячим сторонником которой был он сам и чины его штаба, чего нельзя сказать о его предшественнике и сотрудниках последнего. Операцию предполагалось предпринять до начала осенних непогод, т.е. не позднее конца сентября 1916 г.
В оперативном отделении штаба под руководством Смирнова и в согласии с Морским штабом Верховного главнокомандующего разработали детальные планы операции и составили подробные инструкции для производства десанта.
Был сформирован большой тралящий караван и разработаны весьма искусные методы ночного траления, дабы иметь возможность, не привлекая внимания турок, проделать ночью, перед началом операции, широкие проходы в наших минных заграждениях у Босфора. Эти методы, проверенные ночным тралением наших заграждений перед Варной, дали блестящие результаты.
Одновременно с этим производилась усиленная разведка побережья к Босфору, и самого Босфорского укрепленного района путем высадки по ночам с миноносцев агентов разведывательного отделения штаба флота, тщательного обследования и фотографирования через перископ подходящих вплотную к берегам Босфора наших подводных лодок и усиления разведывательной работы нашего агентурного центра в Бухаресте.
