Почти все члены династии заехали попрощаться к высылаемому, и в 2 часа ночи на 24 декабря великий князь Дмитрий Павлович выехал по назначению.
Таким образом, виновники сенсационного убийства остались безнаказанными. Нельзя было считать наказанием командировку боевого офицера из одной армии в другую или высылку молодого человека в имение. О Пуришкевиче вообще и не говорили. За его неприкосновенность как за члена Думы горой стоял Протопопов». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 435.)
По дневниковой записи великого князя Николая Михайловича:
«23/XII. Половина третьего утра.
Только что проводил Дмитрия Павловича; Феликс уехал раньше в Ракитное. Мое почтение, кошмар этих шести дней кончился! А то и сам на старости лет попал бы в убийцы, имея всегда глубочайшее отвращение к убиению ближнего и ко всякой смертной казни.
Не могу еще разобраться в психике молодых людей. Безусловно, они невропаты, какие-то эстеты, и все, что они совершили, – хотя очистили воздух, но – полумера, так как надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийства, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было. Голова идет кругом, а графиня Н.А. Бобринская, Миша Шаховской меня пугают, возбуждают, умоляют действовать, но как, с кем – ведь одному немыслимо. С Протопоповым еще возможно поладить, но каким образом обезвредить Александру Федоровну? Задача – почти невыполнимая. Между тем время идет, а с их отъездом и Пуришкевича я других исполнителей не вижу и не знаю. Но ей-ей, я не из породы эстетов и еще менее убийц, надо выбраться на чистый воздух. Скорее бы на охоту в леса, а здесь, живя в этом возбуждении, я натворю и наговорю глупости». (Великий князь Николай Михайлович. Записки / Гибель монархии. История России и Дома Романовых в мемуарах современников. XVII – XX вв. М., 2000. С. 71.)
По воспоминаниям Анны Вырубовой: «Николай II не представлял себе ни размеров, до каких разрослась клевета на императрицу, ни того, что корни ее были так близки к трону. Первым свидетельством этого было письмо княгини Юсуповой, матери Феликса Юсупова, убившего Распутина, с требованием об аресте императрицы и высылке ее в Сибирь. Государь принес это письмо Государыне, с иронией в голосе прочитал его и сказал, что единственным ответом может быть полное игнорирование его. Он хорошо знал, что почти все члены царской семьи, за исключением императрицы и детей, враждебны ему и делают все для его свержения и замены его – его кузеном Кириллом Владимировичем. Но ни сам Государь, ни Государыня не придавали серьезного значения этим семейным интригам, они верили, что верность народа и армии достаточная гарантия устойчивости трона»
[215].
Царя буквально обложили со всех сторон требованиями уступок оппозиции и проведения буржуазных реформ. В этом преуспевали не только Государственная Дума и «Прогрессивный блок». Так, 25 декабря 1916 г. великий князь Александр Михайлович начал писать свое нескончаемое письмо императору Николаю II, в котором указывал: «Мы переживаем самый опасный момент в истории России: вопрос стоит, быть ли России великим государством?.. Какие-то силы внутри России ведут тебя и, следовательно, и Россию к неминуемой гибели. Я говорю – тебя и Россию – вполне сознательно, так как Россия без царя существовать не может; но нужно помнить, что царь один править таким государством, как Россия, не может; это надо раз навсегда себе усвоить, и, следовательно, существование министерства с одной головой и палат совершенно необходимо; я говорю – палат, потому что существующие механизмы далеко не совершенны и не ответственны, а они должны быть таковыми и нести перед народом всю тяжесть ответственности; немыслимо существующее положение, когда вся ответственность лежит на тебе, и на тебе одном… Как председатель, так и все министры должны быть выбраны из числа лиц, пользующихся доверием страны… Состоявшиеся… назначения показывают, что ты окончательно решил вести внутреннюю политику, идущую в полный разрез с желаниями всех твоих верноподданных. Эта политика только на руку левым элементам, для которых положение “чем хуже, тем лучше” составляет главную задачу; так как недовольство растет, начинает пошатываться даже монархический принцип…
Когда подумаешь, что ты несколькими словами и росчерком пера мог бы все успокоить, дать стране то, что она жаждет, т.е. правительство доверия и широкую свободу общественным силам, при строгом контроле, конечно, что Дума как один человек пошла бы за таким правительством, что произошел бы громадный подъем сил народных, а следовательно, и несомненная победа, то становится невыносимо больно, что нет людей, которым бы ты доверял, но людям, понимающим положение, а не таким, которые подлаживаются под что-то непонятное».
Спустя некоторое время, 25 января 1917 г., Александр Михайлович, собравшись с духом, продолжил это свое послание далее: «События показывают, что твои советники продолжают вести Россию и тебя к верной гибели; при таких условиях молчать является преступным перед Богом, тобой и Россией.
Недовольство растет с большой быстротой, и чем дальше, тем шире становится пропасть между тобой и твоим народом… Такое положение продолжаться не может…
В заключение скажу, что как это ни странно, но правительство есть сегодня тот орган, который подготовляет революцию, – народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище: революции сверху, а не снизу. Твой верный Сандро»
[216].
Письмо фактически было дописано только 4 февраля 1917 г. и, казалось, не произвело особого впечатления на Николая II, но настойчивые предостережения и требования окружения, несомненно, подготавливали его к необходимости перемен.
Доклады Охранного отделения были в унисон общественному мнению и предупреждали об опасности надвигавшихся голодных бунтов. «Озлобление растет, – констатирует охранка 5 февраля 1917 г., – и конца его росту не видать. А что стихийные выступления народных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех анархической революции, сомневаться не приходится».
Среди некоторой части приближенных к императору преобладали фатализм и вера в судьбу, а поэтому и пассивное отношение к событиям. «Морской волк», друг Николая II адмирал К.Д. Нилов в присущей ему простоватой манере твердил: “Будет революция, нас всех повесят, а на каком фонаре – это все равно”.
Общее настроение, которое охватило огромные круги общества с осени 1916 года, отношение к правительству хорошо передают многие документальные источники и мемуары. В частности, об этом можно судить по воспоминаниям протопресвитера русской армии и флота Г.И. Шавельского. «“Как вам нравится новый министр?” – спрашивал один из штабных генералов другого, когда Протопопов в первый раз появился в Ставке. “Хороший салонный кавалер, а может быть, еще лучший лакей”, – ответил тот. Чем дальше шло время, тем более приходилось недоумевать: зачем его взяли в министры. И еще больше: зачем он остается в министрах, когда и друзья, и враги согласно твердили ему, что он и для своего блага, и для России должен уйти с поста, который ему непосилен и для которого он вреден. “У Протопопова, – не раз приходилось слышать в Ставке, – все есть: великолепное общественное положение, незапятнанная репутация, огромное богатство – более 300 тысяч годового дохода, недостает одного – виселицы, – захотел ее добиться”». (Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 2. М., 1996. С. 208.)
