Принимал кап[итана] Кикера моего 12 Сибирского стр[елкого] п[олка]». (ГА РФ. Ф. 682. Оп. 1. Д. 189. Л. 5.)
Великая княжна Ольга Николаевна записала в дневнике:
«1916 г.
Пятница. 1-го января. [Дежурный флигель-адъютант] Колесников.
Спаси и сохрани небеса святые! В 10 ч. в лазарет до около 11 ч. Ко всем зашли и с Митей постояли. Переезжает в город. Грустно так. Были у обедни. Мама весь день лежит. Сердце 2 1/2, беккер и вообще гадко. Ездили днем с Т[атьяной] в Павловск к т. Мавре. После Елене. Очень холодно. Утр[ом] 25 м[ороза] веч[ером] 15. Папа телеграфировал мне. После обеда Мама легла на кушетке. Помилуй о Господи». (ГА РФ. Ф. 673. Оп. 1. Д. 6. Л. 104 об.)
Великая княжна Татьяна Николаевна записала в дневнике:
«1916 [г.].
1-го января. Пятница.
Утром поехали с Ольгой в лазарет. Зашли ко всем, посидели с Митей и Биби (имеется в виду сестра милосердия Вильчковская Варвара Афанасьевна. – В.Х.) до 11 ч. Потом поехали к обедне. Завтракали и обедали внизу одни. Мама себя плохо чувствовала и лежала в постели. В 2 ч. мы две поехали в Павловск. Посидели у т. Мавры, потом у Елены [Петровны]. Играла с Всеволодом. Вернулись около 4 ч. Пили чай у Мамы в спальне. После читала. Вчетвером сидели у Мамы. Папа из Ставки писал. Очень грустно без него». (ГА РФ. Ф. 651. Оп. 1. Д. 318. Л. 221.)
В первый день 1916 г. французский посол в России Морис Палеолог (1859–1944) записал в своем дневнике (даты в нем указаны по новому стилю, который расходился с нашим календарем и опережал его на 13 дней) следующее:
«Пятница, 14 января. (1 января по старому стилю. – В.Х.).
Император, по случаю русского Нового Года, обратился к армии со следующими словами: “Доблестные воины мои, шлю вам накануне 1916 года мои поздравления. Сердцем и помышлениями я с вами, в боях и в окопах… Помните наша возлюбленная Россия не может утвердить своей независимости и своих прав без решительной победы над врагом. Проникнитесь мыслью, что не может быть мира без победы. Каких бы усилий и жертв эта победа нам ни стоила, мы должны ее добыть нашей родине”». (Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 22.)
Редактор «Московских ведомостей» Л.А. Тихомиров (1852–1923) также зафиксировал по этому поводу в своем дневнике: «Государь дал очень энергичный новогодний приказ по армии. Конечно, так и нужно говорить. Но насколько он сам верит своему оптимизму – вопрос иной. Я думаю, он получше нас знает, что наше положение весьма ненадежное.
Вот чего он, вероятно, не знает – как громко стали говорить о его Августейшей супруге. Рассказывал Н. недавно как, ехавши по траму (в Петрограде), его знакомый слыхал слова одного из публики: “А уж нашу Матушку Царицу давно бы пора заключить в монастырь”. Рассказами о Гришке полна Россия. Так, еще недавно слыхал уверения, что Хвостов назначен в министры Гришкою. Нет сомнения, что все такие слухи раздуваются врагами Самодержавия, но это не изменяет результатов. Как прежде – очень давно, в начале Царствования – общий голос был, что Царица держится в стороне от государственных дел, то теперь все и всюду говорят, что она беспрерывно и всюду мешается и проводит будто бы именно то, чего хочет Григорий Распутин. Этот злой гений Царской Фамилии сам постоянно направо и налево рассказывает о своем влиянии. Это такая язва, такая погибель, что и выразить невозможно…» (Дневник Л.А. Тихомирова. 1915–1917 гг. М., 2008. С. 187–188.)
На следующий день 2 января 1916 г. Православная церковь чествовала святого Серафима Саровского. Известно, что императрица Александра Федоровна, перейдя в православие, стала глубоко и истинно верующей женщиной. Она высоко почитала этого святого, т.к. с его именем связывала благополучное рождение наследника Престола, единственного сына цесаревича Алексея Николаевича. Александра Федоровна за свою жизнь в России посетила многие монастыри и храмы.
Известный царедворец генерал-лейтенант А.А. Мосолов (1854–1939) делился наблюдениями относительно некоторых черт характера Государыни:
«Скажу несколько слов и о религиозных настроениях Александры Федоровны.
Православная обрядность очень понравилась ей, еще когда она была совсем юною принцессой. Ее стали постепенно подготовлять к переходу в нашу веру, и она действительно к ней обратилась. <…>
Я часто имел случай видеть императрицу на церковных службах. Она обычно стояла как вкопанная, но по выражению ее лица видно было, что она молилась. Когда отец Александр (Васильев) стал ее духовником, он громко читал все молитвы, даже обычно читаемые вполголоса в алтаре. Царица очень любила его службу и выстаивала ее всю. Заболев, она слушала службу из своей молельни. <…> В Царском Селе Александра Федоровна любила ходить молиться в темные приделы Феодоровского собора, ею же построенного. Мистическое настроение императрицы с годами прогрессировало: ко времени появления Распутина она уже была подготовлена к тому, чтобы попасть под любое влияние». (Мосолов А.А. При дворе последнего императора. Записки начальника канцелярии министра двора. СПб., 1992. С. 105–106.)
Французский посол в России Морис Палеолог так объяснял (со своей точки зрения) влияние Г.Е. Распутина на императрицу и некоторые свойства ее характера: «Покорность, с которою Александра Федоровна подчиняется влиянию Распутина, не менее знаменательна. Когда она видит в нем “Божьего человека, святого, преследуемого, как Христос фарисеями”, когда она признает за ним дар предвидения, чудотворения и заклинания бесов, когда она испрашивает у него благословения для успеха какого-нибудь политического акта или военной операции, она поступает, как поступала московская царица, она возвращает нас к временам Ивана Грозного, Бориса Годунова, Михаила Федоровича, она окружает себя, так сказать, византийской декорацией архаической России». (Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. С. 145–146.)
2 января 1916 г. произошло одно не особенно приметное событие. Старшая сестра милосердия Валентина Ивановна Чеботарева (1879–1919) из Царскосельского Собственного Ее Императорского Величества Александры Федоровны лазарета записала в своем дневнике:
«2-го января (запись в дневнике сделана позже от 8 января. – В.Х.) было освящение Вырубовского лазарета. Освящал Питирим, Григорий (Распутин. – В.Х.) присутствовал, приехал открыто в экипаже. Слава Богу, что из Детей никто не был – наши приехали работать». (Из дневника В. Чеботаревой. 1916 год / Скорбный Ангел. Сост. С.В. Фомин. СПб., 2005. С. 337–338; Новый журнал. № 181. Нью-Йорк, 1990. С. 210.)
Протопресвитер русской армии и флота Г.И. Шавельский критически отмечал в своих воспоминаниях особенности времени и религиозные устремления светского общества: «Своей печальной карьерой Распутин был обязан гораздо менее самому себе, чем болезненному состоянию тогдашнего высшего общества, к которому, главным образом, и принадлежали его поклонники и почитатели.
Спокойной, здоровой религиозностью в этом обществе тогда не удовлетворялись; как вообще в жизни, так и в религии тогда искали острых ощущений, чрезвычайных знамений, откровений, чудес. Светские люди увлекались спиритизмом, оккультизмом, а благочестивейшие епископы, как Феофан и Гермоген, все отыскивали особого типа праведников, вроде Мити Гугнивого, Дивеевской “провещательницы”, Ялтинской матушки Евгении и т.п. Распутин показался им отвечающим требованиям, предъявляющимся к подобного рода праведникам, и они, даже не испытав, как следовало бы, провели его сначала в великокняжеский, а потом и в царский дворец. В великокняжеском дворце скоро поняли, что это фальшивый праведник, а в царском – проглядели. Там Распутин сумел пленить экзаль-тированно-набожную царицу. Она более многих других искала в религии таинственности, знамений, чудес, живых святых, а ее материнское чувство все время ожидало помощи с Неба для ее несчастного, больного сына, которого бессильны были исцелить светила медицинской науки. Распутин вошел в царский дворец с уже установившейся репутацией “Божьего человека”, санкционированной тогда несомненными для Царского Села авторитетами – епископами Феофаном и Гермогеном.
