Вероятно, принятое решение для императора Николая II было непростым. Об этом можно судить по переписке царской четы. В частности, в бумагах Государя сохранялись многие документы бывшего военного министра В.А. Сухомлинова. Так, например, имеется телеграмма № 014899 из Петрограда от 24 февраля 1915 г. (подана в 8 ч. 20 м. по полудню и получена в Териоки в тот же день в 9 ч.), в которой сообщалось:
«Его Императорскому Величеству Государю Императору.
Всеподданейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что генерал-майор Шидловский из Яблонны телеграфирует следующее: “Сегодня Муромец с высоты три тысячи десяти метров бросил семнадцать пудовых бомб в Виленберг”.
Генерал-адъютант Сухомлинов». (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 597. Л. 1.)
При отставке военного министра В.А. Сухомлинова в 1915 г. император Николай II направил ему письмо:
«Ставка, 11 июня 1915 года.
Владимир Александрович.
После долгого раздумывания я пришел к заключению, что интересы России и армии требуют в настоящую минуту вашего ухода. Имев сейчас разговор с вел. кн. Николаем Николаевичем, я окончательно убедился в этом.
Пишу вам сам, чтобы вы от меня первого узнали. Тяжело мне высказывать это решение, когда еще вчера видел вас.
Сколько лет проработали мы вместе, и никогда недоразумений у нас не было.
Благодарю вас сердечно за всю вашу работу и за те силы, которые вы положили на пользу и устройство родной армии.
Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников.
Сдайте пока вашу должность Вернандеру.
Господь с вами.
Уважающий вас Николай». (Сухомлинов В.А. Воспоминания. Минск, 2005. С. 335–336.)
По воспоминаниям самого бывшего военного министра В.А. Сухомлинова: «В это время мои враги не дремали. До тех пор, пока великий князь Николай Николаевич был Верховным главнокомандующим, т.е. до августа 1915 года, – он собирал против меня материал таким путем, чтобы я об этом даже и не подозревал. Лишь в феврале 1916 года начали доходить до меня слухи, которые исходили от какой-то комиссии, учрежденной Поливановым.
30 июля (12 августа). “Чем больше узнаю я людей, тем больше люблю собак”, – сказал умный человек. Я всецело присоединяюсь к нему. В Петрограде это особенно верно – убеждаюсь в этом ежедневно на лицах, служивших со мною, а теперь не знающих, как угодить и отличиться в моей травле. Как мало порядочных людей! <…>
Поливанов в действительности занялся распоряжениями по делу бывшего военного министра. Таким образом, три органически связанные группы работали на этом поприще моего личного уничтожения и достижения своих целей, хотя и совершенно разнородных; великий князь – чтобы спасти свою славу полководца и, если бы удалось провести свой честолюбивый план, стать самому царем, Гучков – чтобы подготавливать пути в Государственную Думу для демократии, а Поливанов – личная жажда мести. Все три группы были единодушны в одном, а именно что необходимо общественное мнение и всеобщее озлобление направить к одному пункту. Этим пунктом являлся я.
Ставка подготавливала против меня материал, как изложено выше.
Поливанов создавал инструмент, тот аппарат, который вел бы к моему уничтожению, “верховную комиссию” для “расследования причин недостатка боевого снабжения”. Председателем избран был генерал Петров, который при своих восьмидесяти годах давно уже потерял не только всякую связь с военным делом, но и всякое понятие о нем. Для какого-либо самостоятельного ведения дела при своем преклонном возрасте он был совершенно неспособен.
Членом комиссии был и товарищ председателя Государственного совета, действительный тайный советник Голубев, точно такой же престарелый человек, который в своей жизни никогда не держал в руках никакого оружия. Точно в насмешку ему поручено было расследование причин недостаточного снабжения пехоты штыками и о норме запасных штыков к наличному количеству винтовок.
Затем по рекомендации генерала Поливанова в эту комиссию был назначен товарищ председателя Государственной Думы Варун-Секрет, который клеветническими статьями в «Новом Времени» возбуждал против меня общественное мнение…
Вся эта бессовестная интрига против меня в комиссии не была раскрыта, потому что нападающая на меня сторона имела возможность орудовать совершенно беспрепятственно, тогда как я лично, вследствие лишения свободы, не мог ничего предпринять для своей защиты». (Сухомлинов В.А. Воспоминания. Минск, 2005. С. 340, 349–350.)
По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича деятели оппозиции пытались изменить политическую ситуацию в России:
«С 26 по 29 февраля в Петрограде состоялся Всероссийский съезд представителей военно-промышленных комитетов. На нем Гвоздев огласил декларацию революционного характера, где говорилось о мире без аннексий и контрибуций, о том, что спасение возможно при коренном изменении политических условий и вручении власти правительству, выбранному народом и ответственном перед народом. Ему горячо аплодировали. <…>
Все это с горечью докладывали мне в охранном отделении, показывали документы. Начальник отделения генерал Глобачев был хорошо осведомлен о том, что делается для подготовки революции. Но он был бессилен, так как на верхах министерства все слишком были заняты личными интригами и в сущности не понимали того процесса, который происходил в недрах общества, в его разных классах.
По военно-промышленным комитетам докладывали Поливанов и Алексеев. Государь считал, что за тактику комитетов отвечает военный министр, т.е. Поливанов, почему и ругал за революционные выпады съезда именно Поливанова. Достаточно популярный в думских кругах, Поливанов не пользовался любовью Государя и был очень не любим большинством министров, коллег по кабинету. Мелочный, желчный, мстительный, неприятной наружности, он мало с кем ладил. Надеясь на общественную поддержку, он позволял себе резкие выходки против Совета министров и самого Штюрмера. Государь знал это. Не пользовался он симпатиями и среди лиц, окружавших Государя. От военных, которые разговаривали с Государем откровенно, Его Величество знал много нехорошего о Поливанове». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 301, 302–303.)
Стоит отметить отъезд в этот период на родину Г.Е. Распутина, который из Петрограда направил 12 марта 1916 г. императору в Могилев телеграмму (переписанную императрицей в свою записную книжку): «Благословение Божие на нас, и [поздравляю с] успехом, с нами успех Божий, с нами, и горы повинуются, и у врагов наших безумие в сердцах, [в] очах туман; без сомнения, [это] радость, победа. Обижаюсь [о] маленьком неудовольствии, небольшом недоразумении. Что-то строят на мне, создают, не надо». (ГА РФ. Ф. 640. Оп. 1. Д. 323. Л. 26.)
По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «13 марта (правильно, 12 марта. – В.Х.) по совету высоких друзей на родину уехал и Распутин. Уезжал он неохотно, боясь, что по дороге его убьют. Перед отъездом прислал во дворец фрукты и цветы.
