– Очень вас прошу, помогите мне…
« Клуш какой-то», – презрительно подумала Садовникова (мужской род от слова «клуша»). И снова почувствовала: на нее опять, с еще большей силой, накатила непонятная, удушливая волна. Сдавила грудь, сжала виски, вцепилась в сердце. И еще одна странность, она только сейчас обратила внимание: на безымянном пальце мужчины в мятом дешевом костюме сверкает немаленький бриллиант чистоты необыкновенной – очень похожий на те, что Ансар прекрасным девушкам раздает. Боже, как давно это было: Ансар, бриллианты, необременительная, в роскоши, жизнь…
– Сейчас принесу капли, – буркнула она.
И едва отошла от двенадцатого ряда на пару метров, как странная тяжесть отступила.
Вот загадка! Кристину, что ли, попросить, чтобы сходила, на себе «черную дыру» проверила?
Но напарница оказалась занята – сидела на кухоньке, оживленно болтала со вторым пилотом, оба с сигаретками. Увидела Татьяну, немедленно напустилась:
– Бездельничаешь, Танька? Не чуешь, как из туалетов несет? Иди курильщиков разгоняй!
Вот, блин, командирша! Подумаешь, подымливают пассажиры в туалетах, там хотя бы кондиционеры есть – а сами вон в кухне какую вонь развели.
И Таня воевать с курильщиками не пошла. Достала из аптечки ушные капли и снова отправилась к двенадцатому ряду.
В «черной дыре» ничего не изменилось – Квазимодо с парнишкой крепко спят, пассажир в «Большевичке» с бриллиантом нетерпеливо высматривает ее в проходе. Увидел, просиял, вкрадчиво коснулся руки… И попросил виновато:
– А вы не могли бы… сами мне закапать?..
Только этого не хватало! Дай пассажиру палец – он всю руку отхватит.
– Это в мои обязанности не входит, – отрезала Татьяна.
И повернулась уходить. Но пассажир ласково касается предплечья и шепчет в ухо:
– Пожалуйста… я вас прошу…
И Тане неожиданно становится тепло, беззаботно, уютно. Будто и не в самолете она, не в жалкой должности начинающей стюардессы, а на пляже, на теплом песке, с ледяным коктейлем у щеки и ласковым океаном у ног. В душе – необычайная легкость, в теле – приятный покой. Таня никогда не употребляла наркотиков, но, наверно, пресловутый кайф таким и бывает. И для пассажира, который одним касанием руки ввел ее в такое состояние, она теперь готова сделать что угодно.
– Да. Конечно, – с готовностью отвечает Татьяна.
А он вдруг – вместо того чтобы подставить ухо – сунул ей в руки какой-то конверт. И тихим шепотом произнес:
– Ты. Немедленно. Отнесешь. Это. Пилотам. Поняла?
«Ты чего, мужик, охренел?!» – возмутился внутренний голос.
Но ее собственный голос покорно ответил:
– Разумеется. Давайте.
И в этот раз, когда Таня покинула двенадцатый ряд, странная тяжесть ее не отпустила. На ватных ногах, послушным роботом, она прошла через кухоньку (Кристина что-то крикнула ей вслед, но слов Садовникова не разобрала)… пересекла салон первого класса… и условным стуком отбила удары по пилотской кабине.
«Что ты делаешь?» – вопила рациональная часть ее души.
А другая, заколдованная , отвечала: «Но он ведь меня просил. Значит, так нужно…»
Но прежде чем дверь пилотской кабины распахнулась, сзади ее настигли Кристинка и второй пилот.
Летчик удивленно спросил:
– Ты чего барабанишь? Я – в салоне, механик – в сортире… Инструкцию, что ли, забыла?!
Ну конечно! Раз в пилотской кабине только шеф – значит, стучит она зря. Точно не откроет. Хотя все правила в авиации и существовали лишь для того, чтобы их нарушать, но это – пока пилот один, открывать кабину он не имеет права – осталось незыблемым.
– Но у меня… срочное дело… – растерянно пробормотала Татьяна.
– Ты чего – пьяная?! – посуровел второй пилот.
А Кристина вдруг размахнулась и, ни слова не говоря, влепила Садовниковой по щеке. Удар у опытной стюардессы и матери троих мальчишек получился изрядным – Таню аж к иллюминатору отшвырнуло.
– Кристинка! – недоуменно выдохнул летчик.
А Садовникова растерянно похлопала глазами, слизнула с губ капельки крови и пробормотала:
– Ты что?..
Кристина, по-прежнему молча, влепила ей вторую пощечину.
И наваждение вдруг отступило. Таня благодарно посмотрела на напарницу и пробормотала:
– Спасибо.
– Ой, девчонки, какие у вас милые отношения! – развеселился пилот. – Я прямо возбуждаюсь!
– Все? Больше глупостей не будет? – сурово спросила Кристина.
– Нет. Нет! – поспешно откликнулась Татьяна.
И отпрянула от пилотской кабины.
– Но я все равно не понял, – покачал головой летчик. – Зачем ты в кабину-то рвалась? Да еще с такой рожей?
– Я… нет… ничего… У меня просто голова закружилась… – залепетала Садовникова.
– Так мы ж летчики, а не врачи! – усмехнулся пилот.
– Это она ма-ши-наль-но ! – с умным видом заверила Кристинка. – Просто перетрудилась. Мимолетный глюк. Ведь молодая еще, налету и ста часов нет, а гоняет по четыре рейса в день. Не обращай внимания. Она ж не топором – кулаком стучала!
– Ладно. Забыли, – пожал плечами летчик.
Но дверь в кабину открыл лишь в тот момент, когда Кристина с Татьяной удалились на безопасное расстояние. А напарница, затащив Садовникову в кухню, потребовала:
– А ну колись. Что с тобой происходит?!
– Да странная какая-то напасть… – растерянно пробормотала Таня.
И рассказала про «черную дыру». Про странного пассажира. И его непонятное поручение: отнести в кабину пилотов письмо.
– И ведь он меня будто заколдовал, поперлась как миленькая! – закончила исповедь Садовникова.
– Давай конверт, – приказала Кристина.
Таня – ее наваждение уже спало окончательно – исполнила ее просьбу, и напарница, не чинясь, конверт разорвала.
– Зря, – упрекнула ее Садовникова. – Надо было в службу безопасности отдать.
– Это всегда успеем, – заверила Кристина.
Вытащила сложенный вдвое листок. Развернула. Удивленно подняла брови. И с выражением прочла: « Небо надо мной блистало ослепительно синим ».
Перехватила напряженный Танин взгляд и фыркнула:
– Чего лупишься? Все. Небо надо мной блистало ослепительно синим. Подписи нет.
– Но что это значит? – пожала плечами Садовникова. – Бессмыслица какая-то…
– Вот именно, что бессмыслица!
