Во время Второй мировой войны Сталинград и Эль-Аламейн были стратегическим пределом для победоносных армий Третьего рейха. Перед воротами этих городов кончилась историческая экспансия национал-социалистической революции. И снова скажем, что все, что было потом, на полях сражений, это было только упорное нежелание со стороны политически правящих кругов понять историческую роковую правду. Понять то, что было уже понято германским высшим командованием, что германские наступающие армии уже нашли свой стратегический предел в данной исторической кампании, и что германская нация не имеет больше сил — ни моральных, ни психических, ни материальных, чтобы расширить стоящий перед ней роковой предел.
Мудрая политика может расширить стратегические возможности действующих армий. Бездарную политику не исправит даже гениальная стратегия. А если эта политика начнет через голову своей стратегии вмешиваться в оперативное искусство и командовать тактикой, то вооруженные силы погружаются в кровь, и нациям приходится расплачиваться своей государственной смертью.
Многим полководцам и Генеральным штабам жестокая судьба давала испить эту горькую чашу, когда после целого ряда блестящих побед их армии приходили к своему стратегическому пределу. Чувство исторической трагедии. Стратегическая динамика начинает выдыхаться. Военная машина — давать перебои. Дисциплина — падать. Офицерский состав начинает терять сердце. Генералы ищут выхода из безвыходного положения. Правда, мозг армии — Генеральный штаб — еще по инерции работает. Армия продолжает отдавать свою кровь и даже в частых боях достигать побед, но в стратегическом масштабе продвижение вооруженных сил захлебывается по всему фронту и еще недавно победоносные армии останавливаются перед границами своих исторических стратегических пределов. Дальнейшая война становится бесцельной. И вот в этот роковой исторический момент надо искать новых путей спасения. Путей военных или политических. Спрашивается: могут ли быть элементы «малой войны» одним из этих новых революционных способов, которые смогли бы развернуть и расширить в глубь истории создание перед армией роком стратегического предела?
Национальное восстание, гражданская война или партизанское движение — могут ли эти революционные факторы прийти на помощь своей классической стратегией и вывести ее из заколдованных границ этого рокового права закона стратегических пределов?
Этими вопросами должна заняться современная военная наука. Надо глубоко проанализировать все факторы стратегических возможностей «малой войны», как политического, так и стратегического характера.
Однако уже сейчас можно сказать, что «опущенная на парашютах малая война» в глубоком тылу неприятеля сможет, безусловно, расширить и углубить «боевые возможности» каждого стратегического прорыва или наступления.
«Малая война» в ее философском размышлении говорит нам, что сможет изменить в пользу классической стратегии закон взаимоотношения между скоростью оперативного продвижения вперед и расчетом времени, необходимого для преодоления силы инерции проходимого стратегического пространства. «Малая война» может отодвинуть далеко в глубь вражеской территории роковую границу стратегического предела, искусно балансируя между военно-техническими возможностями действующей армии и ее оперативным размахом.
«Малая война» увеличивает динамизм каждого национального напряжения. Этим она увеличивает возможности национальной экспансии. И, наконец, она уменьшает влияние так называемых «мистерий» войны или фреквенций, как их называл генерал фон Клаузевиц. Проще говоря, «малая война» может непосредственно влиять на коэффициент неизвестного и неопределенного в пользу известного и определенного. А это тот таинственный коэффициент каждого военного предприятия, о котором так часто говорит в своей книге генерал Эйзенхауэр.
Заканчивая философские рассуждения о пределах, то есть о «кризисах наступления», мы видим, что это они заставляют полководцев и Генеральные штабы часто решать оперативные уравнения с большим политическим неизвестным, а потому здесь я считаю нужным разъяснить читателю еще положение о так называемых «кризисах». Не следует смешивать двух разных военных понятий, а именно: классическое понятие о военном кризисе, то есть о «кризисе боя», и предлагаемого мною читателю положение кризиса, как кризиса пределов.
Кризис пределов, как мы уже видели выше, является роковым кризисом истории. Само слово, обозначающее это положение — «предел», показывает, что его устранить нормальными, то есть классически-военными мерами, является невозможным. Надо искать новых средств по углублению и расширению или перенесению его границ, то есть границ-пределов за нормальные скобки классической стратегической калькуляции. Следует искать новых путей, путей для преломления мистических прав закономерности войны. Военное счастье часто будет зависеть от того, удастся ли или нет разрешить вышеуказанную дилемму — проблему кризиса о пределах наступления.
В классическом случае положения о кризисе боя мы имеем дело с нормальным и возможным явлением хода каждой операции или каждого частного сражения. Кризис боя может вспыхнуть. Но может и не выявить своей сущности. Он может не появиться на полях сражений. Этот кризис можно до известной степени предвидеть, и это хорошо знает каждый строевой командир.
Кризис боя бывает разного вида и разного характера: тактического, маневренного или психологического. А может быть и просто, как было сказано раньше, роковым его величеством случаем. С ним приходится бороться, и бороться с ним можно, вводя в ход сражения новые меры психологического воздействия, оперативные и тактические резервы, или предпринимая в связи со сложившейся обстановкой новые контрманевры или новые контратаки. Иногда локализовать. Нормально не допустить его влияния талантом командования, правильным оперативным расчетом, красивым маневром или смелыми тактическими контрмерами, используя тактические промахи или ошибки своих противников.
Офицер Генерального штаба, работавший в высших штабах, прекрасно знает, что каждый правильный оперативный расчет, прилагаемый к оперативному плану, предвидит и учитывает возможность появления вышеуказанного боевого кризиса в такое-то время, на таких-то оперативных рубежах или во время тех или иных тактических действий.
Заранее предвидя и учитывая, штабы разрабатывают соответствующие оперативные методы противодействия. Суммируя все вышесказанное, мы видим, что описываемый нами боевой кризис не является постоянным, сопровождающим элементом каждого сражения или каждого комплекса операций.
Кризис, как показывает само слово, есть кризис. Он может внезапно появиться и исчезнуть. Его можно «органически» переболеть и бороться с ним нормальными боевыми методами.
Совершенно ясно, что кризису стратегических пределов, этому роковому историческому кризису, должна предшествовать сложная цепь военных и психологических кризисов. Кризисов в бою, в операциях, во времени и в пространстве. Цепь кризисов, пропорционально увеличивающихся, потрясающих общий стратегический план и постепенно переходящих в единый хронический кризис — в кризис государственной стратегии.
И в это критическое историческое время государственная политика должна прийти на помощь своей стратегии. Должна мудрыми политическими мерами и дипломатическим искусством вывести военную машину из исторической безвыходности. Но как часто история раскрывает перед нами совершенно противоположную картину, когда государственная политика своими политическими мерами и дипломатическими ошибками не только не помогает действующим армиям, но, наоборот, суживает их стратегические возможности и их оперативный размах, на дно ужаснейшей национальной, государственной, а часто — исторической смерти.
