После такого прямого заявления Гитлер отпрянул и, уставившись на своего начальника штаба долгим злобным взглядом, выкрикнул: «Генерал Гальдер! Как вы смеете так со мной разговаривать! Неужели вы думаете, что можете учить меня тому, что думают люди на фронте? Что вы вообще знаете о делах на фронте? Где вы были во время Первой мировой войны? И еще имеете наглость заявлять мне, что я не понимаю, что такое фронт? Я не потерплю такого! Это переходит все границы!»
Гальдер еще больше разозлил фюрера постоянными напоминаниями о советском танковом производстве, которое, по его данным, достигло 1200 единиц в месяц против 350 единиц в Германии. Кстати, не говоря о 4500 танках, отправленных в Россию из Великобритании и Америки в прошедшем году, по утверждению Сталина в августе 1942 года советское танковое производство достигло 2000 единиц в месяц – это утверждение он повторил и в конце войны. Гальдер также проинформировал Гитлера о выводе, к которому пришел Генеральный штаб. Этот вывод заключался в том, что русские собрали полтора миллиона человек в Сталинграде и вдоль Дона, что является безошибочным признаком подготовки масштабного советского наступления в этом регионе. Неудивительно, что Гитлер обвинил Верховное командование армии в «самомнении, отсутствии гибкости и полной неспособности понимать суть вещей»
[13]. Также вряд ли стоит удивляться тому, что Гальдер впоследствии записал в своем дневнике: «Решения Гитлера больше не имеют ничего общего с принципами стратегии и операциями, как их понимали многие поколения в прошлом. Они были порождениями вспыльчивого нрава, следующего сиюминутным побуждениям, нрава, который не признает пределов возможностей и делает свои желания отцом действия…»
Гитлер привык не обращать внимания на предостережения Генерального штаба. Однако 27 августа 2-я советская ударная армия начала мощное наступление на Ленинградском и Волховском фронтах, наступление, имеющее целью восстановить наземную связь с осажденным, но больше не голодающим городом на Неве. После этого Гитлеру пришлось с бессильной яростью наблюдать, как сначала подкрепление, предназначенное для будущей операции против Мурманской железной дороги в Кандалакше, было брошено в бой, чтобы остановить русских, а потом и резервы, сконцентрированные для захвата немцами Ленинграда, канули в водовороте на реке Волхове. Если до октября немцы могли отбивать атаки советской армии, нанося ей большие потери, то, что происходило на Финском фронте в конце 1941 года, теперь повторялось в Северной и Центральной России – инициатива медленно, но верно переходила к далекой от поражения Красной армии.
Гитлер остался недоволен отчуждением и ОКХ, и командующих группами армий, и к 7 сентября неистовое пренебрежение реальностью привело его к ссоре с доселе преданным сторонником генералом Альфредом Йодлем. После почти беспрецедентного личного визита в штаб группы армий «А» фельдмаршала Вильгельма Листа Йодль сделал ошибку, одобрив замедление горного наступления Листа к яростно обороняемым черноморским портам Новороссийск и Туапсе. Обычно покорный Йодль никогда не повторил бы ничего подобного, но все же немедленным результатом стала его временная опала, не говоря уже о замене Листа на посту командующего группой армий самим фюрером. После этого фюрер отказался обедать вместе с офицерами ОКХ и ОКВ. А провинившегося Йодля Гитлер планировал заменить генералом Паулюсом после успешного взятия его армией Сталинграда.
В это же время Гальдер услышал, что скоро тоже будет смещен. На протяжении этого кризиса вся работа в штабе фюрера на Украине была парализована, фюрер весь день сидел в своем бункере, появляясь только ночью, когда можно было не встречаться с ненавистными ему генералами. Атмосфера накалялась. Когда же 11 сентября Гальдер наотрез отказался писать приказ, запрещающий отступление при любых тактических обстоятельствах, Гитлер написал его сам. Через два дня, получив благоприятное разведывательное донесение о состоянии резервов советской армии, Гитлер приказал группе армий «Б» разработать операцию преследования советских сил и вверх, и вниз по Волге после их поражения под Сталинградом.
Когда 24 сентября Гальдер встретился с фюрером в последний раз, Гитлер объяснил, что большей частью нервного истощения он обязан тупости своего начальника штаба. Далее Гитлер заявил, что в настоящий момент рейху больше необходим энтузиазм национал-социалистов, чем профессиональные военные качества. Как бы то ни было, фюрер был намерен навязать свою волю армии. Как писал генерал Адольф Хойзингер из ОКХ, «мир отделил Гитлера от Генерального штаба. Его пренебрежение к интеллектуальной работе, чрезмерное предпочтение чисто практических вопросов, преувеличенная оценка важности силы воли, а не объективной истины» – все это не давало фюреру понять цели и задачи Генерального штаба.
Более того, в момент, когда Гитлер явно начал терять веру в себя и в свою великую миссию по уничтожению большевизма, наличие такого очевидного недоверия, не говоря уже о скрытой враждебности, как у Франца Гальдера, стало нетерпимым. Военный «пономарь» Гитлера генерал Йодль подтвердил, что все это поколебало уверенность диктатора в себе, главные устои его личности и его деятельности. В любом случае преемник Гальдера генерал-лейтенант Курт Цейтцлер обладал и энергией, и оптимизмом – качествами, больше всего импонировавшими фюреру в период уныния и застоя в Верховном командовании. Не поддерживавший нацистов глава абвера адмирал Кана-рис по этому поводу с открытым сарказмом заметил: «Нам не нужен гений на роль начальника штаба, ведь у нас есть фюрер».
Цейтцлер, назначенный при ловкой поддержке извечного врага сухопутных сил Германа Геринга, немедленно потребовал безоговорочного доверия и преданности фюреру от каждого офицера Генерального штаба. Что же касается изменений в деятельности Генерального штаба, назначение Цейтцлера значительно ухудшило ситуацию. Вместо того чтобы добиться долгожданного единства ОКХ и ОКВ, а с ним и их разделенных и соперничающих театров военных действий, Цейтцлер начал проводить политику полного устранения ОКВ с русского театра военных действий, лишив ОКВ даже самой важной информации о Восточном фронте. И хотя такая политика соответствовала принципу фюрера «разделяй и властвуй», в немецкой армии она привела к тому, что немецкие дивизии стали часто перебрасываться с относительно мирного театра военных действий ОКВ на западе совершенно неподготовленными в боевые условия Восточного фронта. А смертельно ненавидимое многими политиками долгосрочное стратегическое планирование успешно выродилось в краткосрочные импровизации, характерные для вульгарной натуры Гитлера.
Когда Черчилль в августе уезжал из Советского Союза, он видел многих поляков, и военных, и гражданских, которых эвакуировали из СССР через Персию. Полуголодные и озлобленные, эти беженцы получили разрешение Сталина покинуть Россию в процессе переговоров, начатых предшествующим декабрем. Русские, очевидно, потеряли надежду получить эффективную поддержку поляков на своем собственном фронте, и в период поражений не стоило рисковать хорошим отношением с британским союзником из-за ненужных споров с поляками. Пока поляки блуждали по Тегерану, в Персию начали прибывать американские инженеры, чтобы сделать путь через нее в Советский Союз надежным и неуязвимым. Русские всячески откладывали прием военно-воздушных сил союзников, не говоря уже о британских войсках, в ревностно оберегаемом ими Кавказском нефтеносном регионе. Судя по всему, они слишком хорошо помнили почти одновременное появление немцев, турок и англичан на Кавказе в 1918–1919 годах и предпочитали не рисковать потерей контроля над своими ценнейшими нефтяными месторождениями снова.
