Тот факт, что он встретил здесь благосклонное отношение, только усилил его стремления вмешаться во внутриполитические процессы. Так, например, он попытался выдвинуть требования одинаковых материальных условий для местного пролетариата и иностранных рабочих во время организации демонстрации портовых рабочих 1 мая 1911 года, но инициатива не увенчалась успехом.
Его идея укрепить новое положение Турции созданием Балканской Федерации с Болгарией также не прошла. И все же турки находились под впечатлением от него.
Вскоре Парвус стал экономическим редактором «Молодой Турции» и полуофициальным советником турецкого Министерства финансов. Это не мешало ему консультировать также и частных предпринимателей — армян, которые приезжали в Константинополь в большом количестве; или русских. Вскоре он представлял интересы торговца оружием и магната Базиля (Василия) Сахарова. Фундамент его собственного состояния был заложен.
Оставаясь верным своим взглядам, что Турция могла бы уравняться в правах с Европой, только окрепнув экономически, и руководствуясь официальными требованиями «помочь Турции вернуть ее национальную свободу и достоинство», он начал систематически содействовать созданию инфраструктуры страны. То, что он при этом получал финансовую выгоду не только как консультант, зависело от его способностей налаживать торговые связи. Он также не упускал возможности удовлетворять потребности замешанных в балканских событиях партии в снабжении и оружии и действовал как военный агент.
В конце концов, вопрос заключался в ослаблении влияния России, которая уже учуяла легкую добычу в «больном человеке на Босфоре». В то же время царь должен был обратить внимание, как кайзер Вильгельм в 1912 году организовал военную миссию в Константинополе. В ответ на протест, выраженный российским послом в Берлине, Вильгельм многозначительно спросил: «Это угроза или ультиматум?» и во время приема русской делегации позволил себе нарочито громко обронить одиозное замечание, как будто бы оно было предназначено только для сидящего рядом соседа: «Война между германцами и славянами и без того предрешена, и при этом не имеет значения, кто ее начнет…»
Из Одессы и Болгарии Парвус импортировал в Турцию зерно, из России — оружие и боеприпасы не только для турецкой армии, но и для маленьких балканских государств, машины фирмы «Крупп» из Германии для строительства железнодорожных линий, дерево и железо — из Австрии и других стран. Для него было важно подготовить Турцию к войне. В течение двух лет Парвус, который уже давно имел резиденцию на расположенных близ Константинополя Принцевых островах, стал гордым обладателем торговой империи, куда входили и собственные банки. Он стал супербогатым человеком.
То, что он сумел не только наладить собственный бизнес, но и позитивно повлиять на экономическое положение Турции, требовало хороших связей с наиболее значительными политиками страны. То обстоятельство, что он охотно выполнял работу шпиона для турецкого правительства, только добавляло ему симпатий в этих кругах. Итак, Парвус был в дружеских отношениях и пользовался доверием и политической протекцией Энвера и Талаата Паша, а также министра финансов Турции. Впервые у него было такое пьянящее чувство, которое дарила ему атмосфера власти.
Имея деньги, он мог купить еще больше власти и влияния, — это открытие как с неба свалилось на него на Сканах, — а с помощью власти он смог бы, если бы захотел, стать еще богаче: этакий захватывающий круговорот, который приводил Парвуса в величайший восторг.
Что его огорчало, так это очерк, написанный далеким Троцким с отвращением к корыстолюбию Парвуса, которое в его глазах раз и навсегда дисквалифицировало Парвуса как революционера. Очерк назывался «Некролог живому другу». В нем Троцкий обвинял Парвуса в том, что тот сумел вырасти от революционного enfant terrible до политического суфлера, а из-за своего богатства превратился в «политического Фальстафа». Теперь у него было все, что он желал, и ни один брошенный в него камень не смог бы достичь цели.
И все-таки это был бы не Парвус, если бы смог довольствоваться только дурманом денег и власти. Эту власть он хотел использовать как мотор, которым можно привести что-то в движение. Он не забыл ни о своем революционном ангажементе, ни о намерении совершить революционный эксперимент, тогда как 1905 год в России провалился. Кроме того, слишком серьезным и глубоким было его желание свергнуть царский режим, даже если для этого придется разрушить всю Россию.
Константинополь казался ему к этому моменту идеальным исходным пунктом в стратегическом отношении: он был форпостом, откуда можно было воздействовать как на Ближний Восток и Африку, так и на Кавказ и Россию.
Раздавшийся в Сараеве в июне 1914 года выстрел убил наследника престола Австро-Венгрии и всколыхнул Европу, выведя ее из состояния летнего покоя. Для Парвуса же этот выстрел был радостным событием, стартом для последующих событий, которые Парвус смог бы с помощью хорошей организации и соответствующих сил направить в желаемое русло. Задолго до развязания Австрией военных действий на Балканах, задолго до того, как Германия, вслед за Австрией, вступила в войну, потянув за собой и Россию, Парвус уже публиковал одно за другим воззвания и обращения. Он поместил в газетах серию статей под заголовком «Почему в России нужно победить царизм» размером в целую газетную полосу и размножал листовки, которые затем контрабандой отправлял по Черному морю в Россию. В них он призывал вступить в войну на стороне Германии против России, как к «освободительной борьбе против царизма», a революционеров, находящихся в подполье, призывал к активизации действий против существующего режима.
Начало войны способствовало еще большему разделению в рядах русских революционеров, находящихся по разные стороны границы. В самой России многие голоса оппозиции смолкли от чувства возмущения неожиданным объявлением войны Германией и утонули в широкой волне патриотизма. Именно этот феномен стал причиной того, что даже находящийся в ссылке Троцкий никоим образом не разделял воодушевления Парвуса по поводу начала войны в надежде на ожидаемый революционный хаос. Ленин опять призывал к немедленному «превращению империалистической войны в войну гражданскую», которая бы объединила классы разных стран.
Товарищи в Германии, Австрии и Швейцарии и умеренные русские революционеры обоих течений объявили себя пацифистами и демонстрировали антивоенную солидарность, считая, что во время войны рабочие должны стрелять в рабочих враждебной страны, а от этого может пострадать единство международного пролетариата.
Парвус был другого мнения. Помимо того что война полностью соответствовала его ожиданиям милитаристского конфликта, он ее прямо-таки жаждал, надеясь, что только с ее помощью можно разрушить буржуазное национальное государство и проложить дорогу к социализму. Парвус презирал социалистический пацифизм и не одобрял национальные чувства и патриотизм, охвативший всю Европу, а также многих из его соотечественников, находящихся в ссылке. Парвус не сомневался, что Германия, развязав войну, наконец приведет к краху царскую империю. Сознание этого окрыляло его и вызывало эйфорию, что проявлялось в парвусовских прогерманских воззваниях.
