Ему исполнился 71 год; именно тогда он написал строки, что мы цитировали ранее: «…этот ненавистный день, когда любовь моих ближних доводит меня до состояния безнадежной беспомощности… я мучаюсь угрызениями совести, будучи не в состоянии отплатить за всю эту любовь, ибо мне не хватает внутренней свободы и раскованности». Непостоянный, словно квант, он то проявлял к людям самые теплые чувства, то говорил о необходимости от чувств отделаться. Утешения его порой звучали странно: он написал Роберту Маркусу, человеку, который переживал смерть своего сына от полиомиелита: «Человек является частью целого, которое мы называем „Вселенная“, частью, ограниченной во времени и пространстве.
Он ощущает себя, свои мысли и чувства, как нечто отдельное от всего, это своего рода оптический обман сознания… Освобождение от этого заблуждения — суть истинной религии. Не лелеять это заблуждение, а пытаться преодолеть его — вот способ достичь душевного спокойствия». Знакомому, Петеру Моосу, 30 марта 1950 года: «Я удовлетворен своей старостью. Я сохранил хорошее расположение духа и не принимал ни себя, ни других всерьез».
18 марта он подписал завещание: душеприказчик — Отто Натан, он же с Дюкас — распорядители имуществом. Письма и рукописи отдаются на хранение в Израиль, в университет Хебрю. Ганс Альберт получает 10 тысяч долларов, Эдуард — 15 тысяч, Марго — 20 тысяч и дом, Дюкас — 20 тысяч, книги, личные вещи и доход от публикации его работ (родственники были шокированы), внук Цезарь — скрипку. Но пока ждешь смерти, все равно надо работать: взял новых помощников — 22-летнего Роберта Крейчнена и 32-летнюю Брурию Кауфман, уже работавшую в Институте перспективных исследований, с ней он напишет две статьи по единой теории поля.
Он возобновил переписку с Сидни Хуком, который продолжал предпринимать мазохистические усилия, пытаясь заставить его поругать Сталина. Хуку, 16 мая: «Я не одобряю вмешательство советского правительства в дела науки и искусства. Оно кажется мне предосудительным, вредным и даже смешным. Касательно централизации политической власти и ограничения свободы индивидов, я думаю, что эти ограничения не переходят границ, требуемых безопасностью, стабильностью и нуждами плановой экономики. Чужак вряд ли может судить об этом. В любом случае, без сомнения, бесспорны достижения советского режима в медицине, образовании, экономике, и что люди в целом чрезвычайно довольны этими достижениями». Хук ему опять — про «ограничения» миллионов в лагерях; в ответ — молчок. Тогда Хук попытался ловить его на противоречиях и сказал: «Если вы либерал, значит, вы антифашист, следовательно, вы должны быть антикоммунистом». Эйнштейн (по словам Хука) отвечал, что американцы не понимают, какое зло немцы, и не накажут их, а вот русские понимают — и накажут. Хук: «Мне не удалось его разубедить в том, что все немцы ответственны за Гитлера, и в то же время он не считал, что русские ответственны за то, что творило их правительство».
25 июня Северная Корея вторглась в Южную, началась долгая война — мнение Эйнштейна по этому поводу неизвестно. Он опубликовал сборник своей публицистики «Из моих поздних лет», помирился с Еврейским университетом, 29 ноября выступал на приеме Объединенного американского комитета в поддержку Еврейского университета, института Вейцмана и Техниона. В январе 1951-го писал королеве Елизавете: «Хотел бы вновь увидеть Брюссель, но, скорее всего, такой возможности мне уже не представится. Из-за моей популярности кажется, что все, что я ни делаю, превращается в нелепую комедию, это вынуждает меня держаться ближе к дому и редко покидать Принстон. Я больше не играю на скрипке… Что еще остается мне — это бесконечная работа над сложными научными проблемами. Ее волшебное очарование останется со мной до последнего вздоха».
В СССР опять «наехали» на «идеалистическую физику»; еще раньше, в феврале 1950-го, канадский физик А. Волков переслал Эйнштейну перевод опубликованной в журнале «Советская книга» рецензии на «Эволюцию физики» В. М. Дукова, обвинившего в «идеализме» Эйнштейна и Инфельда, а также «рабски преклоняющегося перед буржуазной наукой» советского физика Я. И. Френкеля. Тогда Эйнштейн смолчал. Теперь Д. Кеннан, американский дипломат, перевел ему статью М. М. Карпова «О философских взглядах Эйнштейна», опубликованную в «Вопросах философии»: в ней утверждалось, что Эйнштейн отрицает реальность внешнего мира и независимость его от наблюдателя. Это про Эйнштейна, который уже 30 лет в одиночку бился со всем физическим сообществом за реальность Луны…
Он составил ответ (не опубликовал): «Чем больше давление, которое оказывается правительством какой-либо страны на интеллигенцию, тем меньше можно на основе печатных изданий делать заключения о том, что же в действительности думают большинство интеллигентов. Это происходит в наибольшей степени в России, но и заметно это там в наименьшей степени». И уже для собственного развлечения написал: «Когда Всевышний устанавливал Законы Природы, его беспокоило сомнение, которого Он не разрешил и в дальнейшем: насколько будет нелепо, если когда-нибудь Высшие Авторитеты Диалектического Материализма отменят часть или даже все Законы Природы. Позже, когда Он создавал Пророков и Мудрецов Диалектического Материализма, сомнение вновь прокралось в Его душу. Однако Он быстро успокоился, ибо понял: Пророки и Мудрецы не захотят утверждать, что положения Диалектического Материализма противоречат Разуму и Истине». Ах, неужто он не почувствовал, что после гибели Михоэлса ветер переменился и дело уже не в диалектическом материализме, а в том, что он, Инфельд и Френкель — евреи?
Там ищут «идеалистов», тут — коммунистов; «левый» Лайнус Полинг съездил в Англию на научную конференцию, вернулся — не пускают; его заставили подписать бумагу, что он не коммунист (Эйнштейн был прав, когда говорил о великой наивности американцев), и тогда впустили. Эйнштейн — Полингу: «Мы находимся в состоянии перехода к своего рода тоталитарному государству. Тот факт, что независимые умы, как Вы, запрещены одинаково официальной Америкой и официальной Россией, является значительным и в определенной степени забавным».
Бома, которому Эйнштейн советовал не давать показаний в HUAAC, судили и оправдали, но на работу его брать никто не хотел. К тому времени он опубликовал книгу «Квантовая теория» — классическое изложение вероятностного подхода; несмотря на это Эйнштейн просил руководство Принстона назначить своего противника своим ассистентом. Ему отказали, и Бом уехал в Бразилию. Зато в другом случае заступиться удалось: 83-летнему Дюбуа, основателю NAACP, предъявили обвинение за отказ регистрировать свою организацию как «иностранного агента». Эйнштейн предложил выступить свидетелем на суде — судья, дабы избежать скандала, предпочел закрыть дело.
Ему исполнилось 72 года; агентство ЮПИ попросило сфотографироваться, привередливый фотограф его утомил, и он взял да и показал ему язык; так случайно родилась самая знаменитая фотография Эйнштейна. В мае в Принстон заезжал Бен-Гурион, собиравший в Штатах деньги для Израиля; Эйнштейн купил израильских акций на 20 тысяч долларов. Из Аарау, города его детства, написали, что хотят строить картинную галерею, — тоже послал денег. А 25 июня от пневмонии умерла Майя
[34]; Эйнштейн писал двоюродному брату: «Поразительно, что, несмотря на прогрессирующий недуг, ее рассудок не пострадал, хотя перед самой смертью она уже едва могла говорить. Никто не может представить себе, как мне не хватает ее теперь…» Зато Марго поселилась вместе с ним — стали друг другу еще ближе.
