Книга Эйнштейн, страница 42. Автор книги Максим Чертанов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Эйнштейн»

Cтраница 42

Де Ситтер и некоторые другие астрономы говорили Эйнштейну, что согласно его уравнениям Вселенная не может остаться неизменной: под действием гравитации все или разбежится врассыпную, или свалится в кучу. Однако на практике астрономы не наблюдали ни расширения, ни сжатия Вселенной. Эйнштейну идея сжатия или расширения активно не нравилась, потому что подразумевала некое Начало, то бишь акт творения. Он придумал модель Вселенной, которая не расширяется и не сжимается. Она не бесконечная, а замкнутая — очень-очень большая сфера; в такой мы, стартовав из одной точки пространства и не меняя направления, в ту же точку когда-нибудь вернемся. Вселенная эта набита массами вещества: да, они приближаются друг к другу под действием гравитации, но им не дает сблизиться антигравитация, она же космологическая постоянная, она же лямбда (□). Эта лямбда, если дать ей большое численное значение, растащит планеты и Галактики, но достаточно сделать ее такой, чтобы она лишь уравновешивала гравитацию — и все останется на своих местах.

Уравновесил Вселенную — немного уравновесилась и семья; в конце октября Ганс сменил гнев на милость, прислал эскиз парусника, который вырезал из дерева, и докладывал: «Когда мама вернулась домой, был праздник. Я играл сонату Моцарта, а Теде выучил песенку». Но все серьезные вопросы — кто когда к кому приедет — разумный ребенок просил «обсуждать не со мной, а с мамой». Отец был так счастлив, что согласился на все. 31 октября он сообщал Бессо, что больше никогда не заговорит с женой о разводе. «Я позабочусь о том, чтобы больше не причинять ей беспокойства… Отныне только наука!» И с Гансом завел переписку сугубо научную, мужскую: обсуждали модели кораблей, поездов и самолетов.

Элен Савич вообразила, что он решил вернуться к жене, и всю осень бомбардировала его письмами. Он отвечал: «Несмотря на все мое сочувствие, она превратилась для меня в ампутированную конечность, и это навсегда. Мы больше никогда не станем близкими людьми, я кончу свои дни вдали от нее, и уверенность в этом мне необходима». О сыновьях: «Как мне ни больно это признать, что для них лучше, если отец их больше никогда не увидит. Я же буду доволен, если они станут полезными членами общества и уважаемыми людьми… Я становлюсь предусмотрительным человеком, который наслаждается лишь дальними горизонтами и которого земные дела беспокоят, лишь когда какое-нибудь глупое препятствие мешает идти избранным путем». Очень высокопарно — но не его вина, что ему трудно было выражать словами чувства. Вообще впечатление такое, что октябрьское письмо Ганса в нем что-то надломило: он понял, что сын стал взрослым и прежней любви уже не будет. Когда его любовь в очередной раз оттолкнули, он еще больше ощетинился и предпринял первую попытку «уйти в надличное», то есть изгнать из своего сердца страсть — переменную, в отличие от лямбды бесполезную…

В октябре он начал читать курс ОТО в Берлинском университете, а 21-го произошла «неприятность» с его старым другом Адлером, пацифистом, убившим «ястреба» — министра-президента Австро-Венгрии Карла фон Штюргка. Его приговорили к казни (позже заменили на 18 лет тюрьмы); Эйнштейн предлагал выступить в качестве свидетеля и подтвердить версию о психической неуравновешенности — Адлер отказался. Они продолжали переписку — заключенный развлекался, отыскивая ошибки в ОТО. (В «страшилках» вы прочтете об этом эпизоде, что Эйнштейн назвал друга психом и еврейские силы подвергли того психиатрической экспертизе за сомнения в ОТО; об убийстве и тюрьме в них не упоминается.) В декабре Эйнштейн написал статью «О специальной и обшей теории относительности (общедоступное изложение)» — самую популярную свою работу; 30 декабря он был введен в совет попечителей Физико-технического института. Вроде все хорошо, но тут Бессо сообщил, что у Милевы опять «приступы». Эйнштейн написал ему, что хочет убедить жену отдать ему Ганса. Об Эдуарде: «Я рад, что у моего бедного малыша все благополучно, но у меня нет никаких иллюзий на его счет…» Раньше Милевы он понял (и не ошибся), что у Эдуарда есть какое-то расстройство психики.

Одно хорошо — дети слишком малы, чтобы воевать. У Планка сын погиб во Франции (еще раньше бедный Планк овдовел, а скоро умрут от родов две его дочери). В декабре 1916 года Германия предложила мир, но Антанта отказалась: мир невозможен «до тех пор, пока не обеспечено восстановление нарушенных прав и свобод, признание принципа национальностей и свободного существования малых государств». В январе 1917 года де Хааз и еще двое ученых опять номинировали Эйнштейна на Нобелевку за ОТО; в том году впервые был выдвинут Бор. Однако присуждение премии отложили, заметив, что правоту ОТО должно подтвердить красное смещение, а пока его никто не видел, то и говорить не о чем.

От всех этих ученых и семейных переживаний Эйнштейн в феврале 1917 года заболел: общая слабость, страшные желудочные боли. Его приятель, модный врач Янош Плещ, так объяснял его болезнь: «Поскольку его ум не знает пределов, таким образом, его тело не следует никаким правилам. Он спит, пока его не разбудят; бодрствует, пока ему не говорят лечь спать; он голодает, пока его не покормят, и тогда ест, пока его не остановят». Сам он был уверен, что это рак, впал в депрессию, перестал есть и за два месяца потерял 25 килограммов веса. Но врачи в конце концов диагностировали воспаление желчного пузыря и прописали диету; Эльза не отходила от него. Больной, уверенный, что умирает, он в том самом феврале опубликовал свою модель замкнутой Вселенной; де Ситтер ее раскритиковал и придумал свою — тоже сферу, тоже с лямбдой, но абсолютно пустую и расширяющуюся до бесконечности. Эйнштейн стоял на своем: Вселенная не пустая, ОТО имеет смысл, только если описываемые ею свойства пространства-времени определяются находящимися в ней материальными телами.

Кузнецов описывает историю, которая его потрясла: «Хедвига Борн (жена Макса Борна), посетив Эйнштейна во время болезни, услышала его рассуждение о смерти. Причем он говорил с таким спокойным безразличием, что Хедвиге показалось уместным спросить, не боится ли он смерти. „Нет, — ответил он, — я так слился со всем живым, что мне безразлично, где в этом бесконечном потоке начинается или кончается чье-либо конкретное существование“. Разумеется, это не было фразой. Хедвига Борн, так ценившая веселые шутки Эйнштейна, поняла абсолютную серьезность этих слов. Она прибавляет к словам Эйнштейна несколько очень глубоких замечаний. В словах Эйнштейна, говорит она, выразилось то слияние с людьми, к которому Эйнштейн стремился всю свою жизнь в поисках законов природы. Хедвига Борн с удивительным чутьем подходит к самой сути научного подвига Эйнштейна и вместе с тем к самой сути его отношения к людям. Выход в „надличное“, интерес к объективным законам мироздания вызывал у него чувство слияния с Космосом…»

Фрейндлиху Эйнштейн в те дни писал, что умереть «больше не боится», потому что создал ОТО. Любой из нас, создав нечто, по нашему мнению, стоящее, чувствует что-то подобное. Эхма, жил не зря, теперь и умереть не жалко! Но мы таких красивых слов, как «Космос» и «надличное», не умеем говорить… О каком «слиянии с Космосом» тут можно толковать? Человек скандалит с женой, влюблен в другую… Потерял любовь сына, горюет… Жениться заставляют, а не хочется… Пытается выздороветь, соблюдает диету, кушает с ложечки… Все делает как нормальные люди. Не боится умереть, может, даже хочет, чтобы не мучиться больше, — так и скажет по-мужски: «не боюсь», а не станет выдумывать красивости про «поток существований». Нет, извините, либо он решил покрасоваться перед Хедвигой, либо она переврала его слова…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация