Под Рождество уехали с Мартой в Гавану, где 28 декабря муж сделал жене подарок — за 18 500 долларов была куплена «Ла Вихия». «Небо над холмами розовое, Гавана светится в сиреневом тумане, наше большое дерево, которое на прошлой неделе покрылось новой листвой, кажется золотым, розовым, медным и похоже на огромный зонт, почки каучукового дерева возле вашего домика набухли и лопнули, бассейн сверкает зеркальной водой, кругом весенние цветы, из селения доносится музыка…» (Только что, в октябре, президентом Кубы стал Фульхенсио Батиста, будущий диктатор, а тогда вроде бы довольно приличный человек.) В январе вернулись в Нью-Йорк, 27-го полетели в Лос-Анджелес, встретились с исполнителями главных ролей в экранизации «Колокола» Купером и Бергман, 31-го отплыли из Сан-Франциско в Гонконг: командировка и свадебное путешествие одновременно.
Глава семнадцатая СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ, ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
Япония была союзником Германии и потенциальным врагом США, воевавшему с ней с июля 1937 года Китаю следовало помогать. Но ситуация в Китае была запутанная: правительство Гоминьдана во главе с Чан Кайши, формально объединившее страну в 1928-м, враждовало с коммунистами; в январе 1941-го дошло почти до гражданской войны, и тогда же Япония предложила Гоминьдану перемирие. США нужно было разобраться: согласится ли Китай на мир с Японией, способен ли он выдержать японскую агрессию, можно ли помирить КПК с Гоминьданом, как намерены вести себя русские, которым, с одной стороны, выгодно, чтобы Китай сопротивлялся Японии и она не могла напасть на СССР, а с другой — чтоб она напала на Штаты и опять-таки не трогала СССР. Каждого мало-мальски толкового американца, отправлявшегося в Китай, просили прощупать обстановку. Хемингуэи не стали исключением. В Вашингтоне с ними встретился Гарри Декстер-Уайт, начальник денежно-кредитного отдела министерства финансов, и просил собирать информацию об отношениях Чан Кайши с КПК, а также о состоянии Бирманской дороги, важнейшего транспортного пути. Но недавно мир узнал, что Папа Хем ездил в Китай в качестве… советского шпиона.
Выпущенная издательством Йельского университета книга Джона Эрла Хейнса и Харви Клера «Шпионы. Взлет и падение КГБ в Америке» основана на документах из архивов Лубянки, переписанных бывшим сотрудником КГБ Александром Васильевым. Это делалось в соответствии с контрактом между издательством и нашей СВР (Службой внешней разведки). Но в середине 1990-х в России к этому проекту охладели, Васильев эмигрировал; значительная часть его материалов не прошла проверку, так что, хотя книгу Хейнса и Клера на Западе воспринимают как серьезную работу, доверять ей можно, как Гэйлорду, лишь отчасти.
Первый этап шпионской деятельности Хемингуэя, по мнению авторов книги, был невольным: на Советы работал давший ему задание Декстер-Уайт. ФБР неоднократно предупреждало Белый дом об Уайте, в 1948-м он был обвинен в шпионаже и давал показания в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, но вскоре умер. Его вина не доказана. Историки Уильям Лангер и Эверетт Глизон из Гарвардского университета полагают, что Уайт в интересах СССР и Великобритании спровоцировал вступление США во Вторую мировую войну, в частности, составил американский ультиматум от 26 ноября 1941 года, с помощью которого Японию «заманили сделать первый выстрел» в Пёрл-Харборе; в тех же интересах Уайт заморозил выплату 200-миллионного кредита правительству Чан Кайши в 1942-м. Другие историки — Стивен Шлезингер, Брюс Крейг, Роберт Скидельский — убеждены, что предателем Уайт не был, а просто хотел, чтобы СССР и США были союзниками, и поступал в соответствии со своими убеждениями. В любом случае маловероятно, чтобы Уайт открылся Хемингуэю.
Но, как следует из материалов Васильева, Хемингуэя завербовали помимо Уайта: сделал это агент НКВД Яков Голос (Джейкоб Рейзен), активист компартии США. В 1930-х он владел турагентством — оно позволяло узнавать о поездках американцев в страны, интересующие советскую разведку. Китай был важен, и Голос, узнав о маршруте Хемингуэя, дал задание коммунисту Джозефу Норту завербовать его. Норт сперва поговорил с Хемингуэем о «Колоколе», упрекнул за клевету на коммунистов, тот попросил прощения, после чего Норт доложил Голосу, что «он серьезно хочет работать с нами и намерен компенсировать свои ошибки». Хемингуэй сообщил маршрут, получил кличку «Арго», уговорились о способах связи. Однако найти «Арго» в Китае связные не сумели, никакой информации не получили и «законсервировали» его; забегая вперед сообщим, что он числился в агентах почти 20 лет и за это время, как следует из отчетов кураторов, ни разу палец о палец не ударил. А теперь давайте думать. Сперва о том: мог ли Хемингуэй согласиться работать на советскую разведку?
Аргументы «против»: во-первых, до Пёрл-Харбора он категорически не хотел, чтобы Америка втягивалась в войну, во-вторых, СССР до 22 июня считался союзником Германии, каковой позиции Хемингуэй вряд ли мог сочувствовать (правда, по словам Менокаля, он в прочность этого союза не верил и предсказывал, что «фюрер перехитрит Сталина»), К тому же, ему не нравилась политика американского правительства; того, что Рузвельт спас страну от экономического краха, он не оценил, так как не интересовался экономикой, видел одно: богатые грабят трудовой народ. Себя он относил не к богатым, а к ограбленным — ведь он зарабатывал, а правительство обложило его налогами. Его также возмущала позиция правительства по отношению к Испанской республике — не пришли на помощь, а когда американские добровольцы вернулись домой, их преследовали: «репрессиями», даже в более поздний период маккартизма, это может назвать лишь человек, не живший в Германии, СССР или Китае, но их далеко не везде принимали на работу и общественное мнение было против них; Рейган, будучи президентом, говорил, что большинство американцев до сих пор думают, что эти ветераны сражались «не на той стороне».
Теперь об отношении Хемингуэя к коммунистам. Хотя американские биографы утверждают, что он после испанской войны «перестал интересоваться политикой», и приводят в доказательство письма Перкинсу («я не партийный писатель») и слова, якобы сказанные Джозефу Норту: «Мне нравятся коммунисты как солдаты, но как проповедников их ненавижу», есть и другие свидетельства. В письме Рольфу, предлагавшему вступить в компартию США, Хемингуэй говорит, что не может принять партийную дисциплину, но по-прежнему считает, что «было прекрасно сражаться за то, во что мы верили»; он поссорился с Бесси и Вольфом, но других коммунистов — Дюрана, Рольфа, Хуана Маринелло — продолжал числить в друзьях. Наконец, он обожал «рыцарей плаща и кинжала» и в мечтах, возможно, видел себя Филипом Роулингсом. Хейнс и Клер считают, что он был «романтиком-дилетантом» и ему просто нравилось воображать себя шпионом. Так что мог согласиться, наверное. Но — согласился ли?
Если да, то почему, так любя рассказывать о своих подвигах, действительных или мнимых, никогда никому не упомянул об этом? И главное, если согласился работать — почему не работал? Нравилось играть в шпионов — так почему ж не играл? Почему «потерялся» в Китае? Запил и забыл? Ладно, допустим, что в Китае ему недосуг было встретиться со связным, а по возвращении он запамятовал, что его завербовали, и поэтому не пришел к Норту и ничего ему не рассказал. Но почему Норт не мог сам посетить его, расспросить о поездке, и тогда Голосу было бы что доложить в Москву?
