Хемингуэи списались с Ллойдом Арнольдом (в отеле жить не хотели, попросили снять в Кетчуме дом) и в начале октября отправились в автомобильное путешествие. На место прибыли 15-го, жизнь потекла как обычно: с утра — работа, ежедневные вылазки на охоту, пикники, мало спиртного. В Сан-Вэлли жил врач, Джордж Сэвирс, который стал наблюдать Хемингуэя; состояние пациента он нашел более-менее удовлетворительным, предписал простые физические упражнения, пытался сократить ужасающее количество лекарств, которые Хемингуэй принимал как по рекомендациям Эрреры, так и по собственному усмотрению. Хотчнер, появившийся в Сан-Вэлли в ноябре по приглашению Хемингуэя (тогда же приехал Гари Купер), был приятно удивлен: Папа показался ему подтянутым, здоровым, спокойным. Но у Тилли Арнольд, наблюдавшей Хемингуэя в Кетчуме регулярно, сложилось иное впечатление: «Когда он вернулся в 1958-м, мы увидели, что это больной человек. <…> Папа был счастлив вернуться. Но мы видели маленькие сигналы, что это был уже не тот человек, который приезжал сюда раньше».
Тем не менее Хемингуэй чувствовал себя неплохо и работал продуктивно. Занимался он не только «Праздником»: в течение весны — осени 1958 года переписывал роман «Эдем». Не установлено, когда он был начат, зато известно, когда работа над ним прекратилась, так как сохранились датированные папки.
Основная его часть была переписана в мае 1958-го, потом еще раз в ноябре, отдельные главы — зимой 1959-го. Законченным автор его не считал. Говорил, что с парижскими очерками, вероятно, управится раньше, а потом вернется к роману. Но не вернулся. Вдова передала рукопись Скрибнеру через пять лет после смерти мужа, но опубликован «Эдем» (The Garden of Eden) был лишь в 1986 году. На русский язык он переведен В. Погостиным под названием «Райский сад».
В оригинале объем романа составлял около 200 тысяч слов, редактор «Скрибнерс» Том Дженкс сократил его до 70 тысяч; литературоведы спорят, правильно ли он поступил, поскольку изменился даже сюжет. У Хемингуэя было несколько персонажей — писатель, художник, их жены, между которыми существовали запутанные отношения. Дженкс оставил лишь одну пару, мотивируя тем, что остальные линии «были грубым черновиком» и «не привязаны к основному действию»; в некоторых случаях реплики одного персонажа он передавал другому и при этом говорил, что «ничего не менял». Изменился и дух книги: Хемингуэй в последние годы жизни все больше увлекался Прустом и «Эдем» писал в прустовском духе, как бесконечно развертывающийся свиток человеческой памяти; его текст, вдохновленный, как он сам замечает, одноименным полотном Босха, со сложной структурой, вставными новеллами, возвращениями и повторами, отчасти напоминает «Смерть после полудня». Рано или поздно он будет опубликован. Но даже в сокращенном виде «Эдем» — самая обсуждаемая и ругаемая хемингуэевская книга, так что поговорим о ней, а поскольку это любовная история, то и о «любви по Хемингуэю».
Глава двадцать третья ЗАПАХ ЖЕНЩИНЫ
«— …Я буду всегда говорить все, что ты пожелаешь, и я буду делать все, что ты пожелаешь, и ты никогда не захочешь других женщин, правда? — Она посмотрела на меня радостно. — Я буду делать то, что тебе хочется, и говорить то, что тебе хочется, и тогда все будет чудесно, правда?»
«— Ты будешь меня любить?
— Да. Я и теперь тебя люблю.
— И я буду твоя жена?
— Когда занимаешься таким делом, нельзя иметь жену. Но сейчас ты моя жена.
— Раз сейчас, значит, и всегда так будет. Сейчас я твоя жена?»
«— Я только боюсь, что ты еще не совсем мной доволен.
— Ты умница.
— Я хочу того, чего хочешь ты. Меня больше нет. Только то, чего хочешь ты.
— Милая.
— Ты доволен? Правда, ты доволен? Ты не хочешь других женщин?
— Нет.
— Видишь, ты доволен. Я делаю все, что ты хочешь».
«— Мне очень нравится целоваться, — сказала она. — Но я еще не умею.
— Тебе это и не нужно.
— Нет, нужно. Раз я твоя жена, я хочу нравиться тебе во всем».
«— Ты на мне женишься, и мы родим пятерых сыновей?
— Да! Да!
— Но ты этого хочешь?
— Конечно, хочу.
— Поцелуй меня еще раз, чтобы пуговицы на твоей куртке сделали мне больно».
«— Никакой „меня“ нет. Я — это ты. Пожалуйста, не выдумывай отдельной „меня“.
— Я думал, девушки всегда хотят замуж.
— Так оно и есть. Но, милый, ведь я замужем. Я замужем за тобой. Разве я плохая жена?
— Ты чудесная жена».
Читатель, даже если он неплохо помнит Хемингуэя, может не заметить, что этот любовный диалог составлен из фрагментов трех разных книг. Одним хемингуэевские описания любви кажутся чувственными и правдивыми, другим — слащавыми и безвкусными, но несомненно одно: любовь у него всегда одинаковая, ясная и простая. Он ценил у Толстого батальные сцены, но любовные ничему его не научили: у него Китти с Левиным не могли бы в медовый месяц ежедневно скандалить, а Анна, отдавшись Вронскому, немедленно заявила бы, что «теперь она его жена». У него нет подозрений, ссор, бытовых конфликтов и недоразумений, нет любви неразделенной или хотя бы такой, когда один любит больше, а другой меньше — страсть всегда взаимна; любовное чувство у него, за редким исключением, не рождается, не «кристаллизуется», не развивается и не угасает — оно всегда горит ровным пламенем. Едва улегшись в постель, его влюбленные уже называют себя «мужем» и «женой» и обсуждают рождение детей; его любовь — абсолют, которому не мешают, как бывает в жизни, сами любящие, а только внешние обстоятельства: война, увечье, старость.
«Теперь они любили друг друга, ели и пили, а потом снова любили друг друга» — подобную фразу мы обнаруживаем практически в каждой истории любви по Хемингуэю. Женщина в этих историях всегда юна, стройна, прекрасна, покорна, хочет быть «твоей женой» и «делать все, что ты захочешь», она ничему не училась, нигде не бывала, ничего не читала, не имеет профессии (можно быть медсестрой, но только во время войны), ничего не знает и просит ее «всему научить» («Я расспрошу Пилар, как надо заботиться о мужчине, и буду делать все, что она велит, — сказала Мария. — А потом я и сама научусь видеть, что нужно, а чего не увижу, ты мне можешь сказать»), а мужчина обещает заботиться о ней и покупать ей платья (писательские фантазии обычно не имеют отношения к действительности: все жены Хемингуэя к моменту знакомства были взрослыми образованными женщинами, а три из них имели профессию) — неудивительно, что Уилсон назвал этих идеальных женщин «скво», а феминистки возненавидели Папу. Но у любви по Хемингуэю есть и другая, весьма необычная сторона.
«— Никакой „меня“ нет. Я — это ты».
«— Потом мы будем как лесной зверек, один зверек, и мы будем так близко друг к другу, что не разобрать, где ты и где я. Ты чувствуешь? Мое сердце — это твое сердце.
— Да. Не различишь.
