Правда, Троцкий заявлял, что ворошить старые разногласия не собирается. Но сказано это было лишь для того, чтобы «старые разногласия» возвести на принципиальную высоту. Автор обосновывал публикацию своей сенсационной вступительной статьи недавними поражениями революционного движения в Германии и Болгарии и полагал необходимым выяснить причины неудач в этих странах, а для этого проанализировать историю Октября.
Основной удар приберегался под конец, где речь шла о заседании ЦК большевистской партии 10 октября 1917 года, на котором было принято решение о вооруженном восстании. После заседания, 11 октября, сообщает автор, появилось письмо Каменева и Зиновьева, в котором предпринималась попытка не допустить вовлечения партии в опасную, как они полагали, авантюру. Таким образом, Троцкий раскрыл тайны высшего большевистского руководства, сокровенные секреты тех, кто теперь вместе со Сталиным олицетворял власть.
Троцкий подписал статью «Уроки Октября» 16 сентября 1924 года, еще находясь в Кисловодске. Через четыре недели появилась корректура, которую немедленно доставили Каменеву, курировавшему издательское дело. Последний понял, что он и Зиновьев, а косвенно и Сталин, будут безнадежно скомпрометированы, если не принять контрмер. Состоялось совещание «тройки». Обсуждался вопрос, допустить статью в печать или наложить на нее запрет. Логика подсказывает, что Каменев настаивал на запрете, Зиновьев в основном прислушивался к сталинскому мнению, Сталин же счел целесообразным допустить публикацию, чтобы иметь повод нанести новый удар по Троцкому, одновременно спрятав за пазухой камень, который можно было бы использовать против нынешних собратьев по «тройке». Было решено дать этому тому сочинений «зеленый свет», а затем начать то, что назвали «литературной дискуссией», а по сути дела — кампанию по дискредитации Троцкого.
«Тройка» решила вести кампанию в том смысле, что Троцкий-де пытается подменить ленинизм особой системой взглядов — «троцкизмом», использовать фонд ленинских ругательных высказываний по адресу Троцкого до 1917 года, «актуализировать» их, то есть представить дело так, будто Ленин сохранил эти оценки и после 1917-го. Одновременно решено было обелить Каменева и Зиновьева, выставив их ошибочные взгляды как кратковременное заблуждение, не отделившее их от Ленина, для которого постоянным врагом был Троцкий.
Сам же Лев Давидович не в первый уже раз недооценил степень влияния «тройки» на партийный аппарат, ее политическую изощренность и пассивность членов партии, большую часть которых теперь составляли не профессиональные революционеры, то есть люди, идейно преданные своему делу (в данном случае речь идет о морально-политической его оценке), а те, кто рассматривал партбилет как продуктовую карточку или купон, гарантирующий служебное продвижение или хотя бы должностную стабильность. Троцкий оказался в одиночестве. Его бывшие сторонники частично перешли на сторону властной верхушки, частично сохранили недовольство «отклонением» революции от «правильной» линии, но в исторические споры, компрометирующие высших руководителей, втягиваться не желали.
«Литературной дискуссии», по сути дела, не было. Имела место грубая кампания нападок на Троцкого. Сам он отмалчивался, что не способствовало ни сохранению его авторитета, ни отстаиванию правдивых фактов, содержавшихся в «Уроках Октября». Открыл кампанию Каменев, выступивший 18 ноября 1924 года с огромной речью на заседании Московского комитета партии. На следующий день он повторил доклад на собрании большевистской фракции ВЦСПС, 21 ноября — на совещании военных работников.
[900] Основной смысл аргументации состоял в том, что Троцкий нападал, мол, не на него лично, а на партию, извращая историю. Каменев утверждал, что большевизм сформировался в борьбе не только с меньшевизмом, но и с троцкизмом. В докладе был сделан первый шаг в отождествлении этих течений, из которых второго просто не существовало. Свои разногласия с Лениным, которые в 1917 году были реальными, тогда как Троцкий являлся союзником Ленина, Каменев игнорировал. Формально он признал, что его и Зиновьева ошибка «была громадной», но продлилась несколько дней и не имела последствий. Троцкий же использовал «отравленное оружие».
За Каменевым последовал Сталин. Выступив 19 ноября на заседании комфракции ВЦСПС,
[901] он разразился ругательствами по адресу Троцкого, не гнушаясь фальсификацией событий. Защищая Каменева и Зиновьева от «нападок», генсек преуменьшал роль Троцкого в октябрьских событиях и выпячивал разногласия, связанные с подписанием мирного договора с Германией в начале 1918 года. Сталин ввел термин «новый троцкизм» (в отличие от «исторического троцкизма», то есть взглядов Троцкого до 1917 года) и утверждал, что происходит подмена ленинизма «троцкизмом». Касаясь особенно болезненной темы — роли Троцкого (а следовательно, собственной роли) в Гражданской войне, генсек возражал против «легенды», будто Троцкий был создателем Красной армии.
Выступления и статьи Каменева, Сталина и других, направленные против «Уроков Октября», перепечатывались местными издательствами, их содержание в качестве неоспоримой истины навязывалось членам партии и беспартийным. Во имя закрепления личной власти изобретались фантомы, на которые опирались псевдотеоретики в борьбе против столь же несуществующих «враждебных» фантомов.
Через пару лет, когда Зиновьев и Каменев оказались в оппозиции вместе с Троцким, они не раз повторяли, что «Уроки Октября» были только предлогом. В июле 1927 года Зиновьев говорил: «Я ошибался, когда после заболевания Ленина вошел во фракционную семерку, которая постепенно стала орудием Сталина и его ближайшей группы».
[902]
Массированная кампания против вымышленного «троцкизма», а по сути дела против авторитета наркомвоенмора, все еще сохранявшего место в Политбюро, ставила цель не допустить, чтобы он оставался в общественном сознании ближайшим соратником Ленина. Наиболее враждебную позицию по отношению к Троцкому продолжал занимать Сталин, который все еще ловко маскировал свои чувства, набрасывал маску «центриста», стремившегося добиться партийного единства. Парадоксально, но Сталин внешне оказывался в положении, близком к ситуации Троцкого десятью с лишним годами ранее, когда тот пытался добиться единства социал-демократического движения. Различие, однако, состояло в том, что Троцкий искренне, хотя и безуспешно, стремился к объединению фракций, для Сталина же «единство» было маскировкой. Он ставил целью устранение Троцкого с политической арены и при возможности его физическое уничтожение. Замыслы Сталина были зловещими. Конечно, можно было бы возвести в ранг сплетни то, что передавали Троцкому Зиновьев и Каменев через пару лет. Но беседовали они с Львом Давидовичем порознь, о содержании бесед вряд ли сговаривались (взаимная подозрительность, склонность к подковерной игре были характерными свойствами этой пары), считали себя с Троцким на равных, если не выше его. Так что прибегать к прямой лжи им вряд ли было целесообразно. Между тем Троцкий позже вспоминал их рассказы. Один из них состоял в том, что где-то в конце 1924-го или начале 1925 года Сталин созвал узкое совещание, на котором прямо поставил вопрос, целесообразно ли физическое уничтожение Троцкого. Доводы «за» были очевидны — устранение опасного соперника. Главный довод Сталина против физической расправы был таков: «Молодежь возложит ответственность лично на него и ответит террористическими актами». В результате план покушения на жизнь Троцкого был если не отвергнут, то по крайней мере отложен. Каменев убеждал Троцкого: «Вы думаете, Сталин размышляет сейчас над тем, как возразить вам?.. Вы ошибаетесь. Он думает о том, как вас уничтожить».
[903]
