Двадцать первого июня 1930 года Троцкий, к этому времени уже обретший форму международного вождя, хотя продолжавший считать себя и лидером российской оппозиции, обратился с директивным письмом ко всем секциям «интернациональной коммунистической организации».
[1287] В нем высказывалось недовольство тем, что принятые на конференции в Париже решения не исполняются. Рушились надежды на появление «коллективного организатора» в лице «Интернационального бюллетеня». Начать его издание не удавалось. Не была образована редколлегия, национальные группы не выделили для работы в ней своих представителей. Сдерживая себя, Троцкий писал, что он не обвиняет никого лично, понимает крайний недостаток сил и средств. Но все же главной причиной бездеятельности он считал неправильное понимание взаимоотношений между национальными секциями и международным объединением. Он напоминал, с какой неохотой отнеслись к его предложению об организационном оформлении международной организации некоторые национальные «секции».
Троцкий сознательно или, может быть, невольно для себя пытался моделировать новое международное объединение по образцу Коминтерна, хотя продолжал упрекать и попросту поносить эту организацию как оппортунистическую, упускавшую возникавшие революционные ситуации. В таком поведении вновь и вновь проявлялась двойственность — продолжалась риторика по поводу интернациональной оппозиции не Коминтерну, а Коминтерна, на деле же предпринимались усилия по структурированию новой международной организации.
Хотя на апрельской конференции было принято решение об организации Интернационального секретариата, этот орган как постоянно действующий сформировать не удалось. Тогда Троцкий попытался образовать Интернациональное бюро из наиболее доверенных политических фигур, которые взяли бы на себя основной груз практической работы. В него вошли А. Росмер, М. Шахтман, К. Ландау, А. Нин и Л. Седов (под псевдонимом «Маркин»), Трудно определить, какие соображения лежали в основе такого подбора, но с самого начала было ясно, что Интернациональное бюро не сможет стать работающим инструментом, так как состояло из людей, занятых другими делами. Действительно, Шахтман почти сразу возвратился в США, Седов находился в Стамбуле и целиком был занят делами своего отца (в феврале 1931 года он отправится в Берлин), Нин вскоре был арестован и находился в испанской тюрьме. Что же касается Росмера и Ландау, которые поначалу проявили активность, то скоро у них возникли сомнения в правильности политикостратегического курса Троцкого и они отошли от его движения. Интернациональное бюро не только не стало эффективным органом — оно попросту не приступило к деятельности.
В результате Милль, в декабре 1930 года переехавший из Брюсселя в Париж, оказался единственным постоянным членом Секретариата, с которым Троцкий установил регулярную связь. Вначале Троцкий рассматривал Милля как своего главного и надежного организационно-технического помощника. Между ними установилась постоянная корреспонденция, причем вначале Троцкий обращался к Миллю в качестве члена обоих органов — Интернационального бюро и Интернационального секретариата, но вскоре о первом органе позабыл, поняв, что он фактически не существует.
Троцкий закрывал глаза на то, что Милль действует в одиночку. Между тем из Стамбула ему шли директивы, как будто в его распоряжении был штаб квалифицированных сотрудников. Вот лишь один из примеров, а таковых можно привести немало. В первом письме Миллю
[1288] Троцкий, касаясь множества вопросов, так формулировал только один из них: «Кто занимается бельгийскими делами? Сейчас, после совершившегося раскола, крайне важно не терять темпа, т. е. помочь товарищам из Шарлеруа и других мест создать центральную группу для руководства оппозицией во всей стране. В конце концов не обязательно, чтобы эта группа была на первых порах уже в Брюсселе. Пусть даже центр временно будет в Шарлеруа. Может быть, это даже будет иметь свои положительные стороны. «Люди растут вместе со своими задачами». Товарищи из Шарлеруа чрезвычайно поднимутся в своем собственном сознании, если на них будет возложена забота об оппозиции во всей стране. Как обстоит дело с их изданием? Очень жаль, что в последнем номере «Веритэ» нет отдела, посвященного бельгийской оппозиции».
А вслед за этим шли уже совершенно маниловские рассуждения с уверенностью не только в их абстрактной правоте, но и с убеждением, что их будет выполнять обширная армия сотрудников, которых на самом деле у Милля не было: «…Серьезной гарантией может явиться только правильная организация на основах, с одной стороны, точного разделения труда, с другой, коллективного руководства. Я по-прежнему того мнения, что каждый из руководящих товарищей должен был бы взять на себя — помимо своей основной работы — какой-нибудь участочек в Париже (район, группу, завод и пр.). Разумеется, без нарушения общей схемы организации. Во-первых, мы будем иметь некоторое соревнование на практической арене, где это соревнование может дать только положительные результаты. Во-вторых, все предложения и методы будут непосредственно проверяться самими руководителями, большинству которых как раз и не хватает практического опыта». Так полководец с микроскопическим офицерским корпусом, но почти без солдат, тщетно рассчитывал на целую армию, для которой он серьезно разрабатывал конкретные оперативные планы, не понимая, что выполнять их некому.
Письма Троцкого вначале следовали каждые несколько дней, а иногда и ежедневно. Несчастный Милль на первых порах пытался соответствовать надеждам, планам и поручениям, которые на него возлагались. Однако в ответ появлялись все новые задания, выражались недовольство и раздражение тем, что не все выполняется немедленно, а за этим появлялись упреки и даже оскорбления по адресу Милля.
Поддерживая во Франции фракцию Молинье, Троцкий требовал от Милля, чтобы он активно включился во внутреннюю борьбу во французской Лиге против Навилля, причем не жалел для последнего самых жестких определений и сравнений. Вот выдержка из письма от 10 января 1931 года: «То, что Навилль сфабриковал критическую резолюцию, не имеет ровно никакой цены. Бухарин фабриковал такие резолюции десятками, чтобы под видом критики британских оппортунистов обеспечить дальнейшее подчинение британской компартии этим самым оппортунистам. Неужели же вы думаете, что можно рвать со Сталиным, Томским, Бухариным для того, чтобы делать уступки их маленьким подражателям?»
[1289]
Письмо от 2 июня 1931 года
[1290] предрекало разрыв. В нем говорилось: «Ваши два последних письма еще более укрепляют меня в мысли, что дело с Секретариатом в Париже не пойдет. Члены Секретариата, в том числе, к сожалению, и постоянный член его (речь шла о самом Милле. — Г. Ч.), заняты всем, чем угодно, только не своими прямыми обязанностями. Секретариат есть фикция, и нужно себе это прямо сказать».
Отношения с Миллем были безвозвратно испорчены. Вскоре Троцкий узнал, что Милль вступил в контакт с полпредством СССР и вслед за этим возвратился на родину.
