Основные политические документы конференции — резолюции «Новый революционный подъем и задачи Четвертого Интернационала» и «Четвертый Интернационал и Советский Союз» — были написаны Троцким.
[1364] Обе они были до предела оптимистичны. Современное положение оценивалось как «предреволюционная ситуация», причем автор полагал, что движение его сторонников прочно выходит из изоляции и лозунги большевизма в его понимании «становятся лозунгами масс».
При всех обвинениях сталинского режима, даже в том, что он начинает восстанавливать «буржуазную семью», но главное — что компартия полностью превратилась в политическую машину правящей касты, Троцкий продолжал считать СССР рабочим государством с глубокими извращениями. Он, как и ранее, придерживался мнения, что бюрократия представляет собой «новый паразитический слой», связанный общими интересами со сталинской диктатурой (бюрократия, как он считал, поддерживает Сталина, потому что он надежно защищает ее привилегированное положение), но не новый эксплуататорский класс. В СССР на очередь дня становится, утверждал он, не социальная, а политическая революция, то есть свержение власти дегенерирующей бюрократии при сохранении общественной собственности и социальных отношений, к которым привела Октябрьская революция. Троцкий объявлял необходимой поддержку СССР со стороны «пролетарского авангарда всего мира» в возможной войне.
Начиная с 1936 года основное внимание Троцкого было обращено на новые зловещие сведения, поступавшие из СССР. Видимо, по этой причине столь важные решения июльской конференции 1936 года не были опубликованы в «Бюллетене оппозиции» — для них просто не нашлось места. Журнал почти полностью сосредоточился на новом кровопролитии, которое развязывал советский диктатор под видом ликвидации в СССР «пятой колонны», то есть внутренней агентуры внешнего врага. При этом главным организатором «пятой колонны» объявлялся Троцкий, установивший якобы связь с германскими разведывательными и террористическими службами и направляющий деятельность своей агентуры в СССР.
Начало разоблачения «большого террора»
На протяжении примерно полутора лет после убийства Кирова политический террор в СССР нарастал. Он превратился во всесоюзную кровавую вакханалию, начиная с судебного фарса по делу так называемого «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» 19–24 августа 1936 года. На скамье подсудимых находились 16 человек, в том числе бывшие ближайшие соратники Ленина, соправители Сталина по «тройке» во время болезни и непосредственно после смерти Ленина, а позже лидеры объединенной оппозиции (вместе с Троцким) Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев, как и другие участники объединенной оппозиции Г. Е. Евдокимов, С. В. Мрачковский, И. Н. Смирнов (главным образом лица, близкие к Зиновьеву).
В дни суда центральная советская печать публиковала вперемежку статьи о Троцком, написанные представителями власти и бывшими оппозиционерами. В числе последних были Г. Л. Пятаков, Е. А. Преображенский, X. Г. Раковский, то есть как раз те, кто в прошлом являлись приближенными Троцкого.
[1365]«Жалкую и гнусную» статью, по словам «Бюллетеня оппозиции», опубликовала Н. К. Крупская.
[1366] Очередная зловещая игра состояла в том, чтобы заставить бывших «троцкистов» униженно вымаливать себе сохранение жизни, что продлило ее лишь на недолгий срок.
На суде все обвиняемые «чистосердечно признались» в фантастических преступлениях, сохраняя зыбкую надежду, что их оставят в живых ценой политического самоубийства. Надежда осталась тщетной. Все подсудимые были приговорены к высшей мере наказания и 24 августа расстреляны.
Обвинения по адресу Троцкого в ходе суда и после него превратились в бессмысленную и безграничную в своей кровожадности кампанию. Троцкого обвиняли в организации убийства Кирова, саботаже, подрывной деятельности, шпионаже. Советское полпредство в Норвегии разъяснило министру иностранных дел, что пребывание Троцкого на норвежской территории повлечет за собой карательные действия СССР. Норвегии, в частности, угрожали прекратить закупки сельди, и этот демарш был весомее соображений о праве политического убежища.
[1367]
Пятого августа того же 1936 года, то есть еще до московского процесса, но во время его подготовки, банда правых экстремистов напала на дом, в котором проживал Троцкий, надеясь, как они потом сообщили прессе, найти доказательства нарушения условий его пребывания в Норвегии. Налетчики проследили, чтобы дом был пуст, но ничего интересного для себя не обнаружили.
Не имея возможности, согласно условиям приема в Норвегии, давать интервью, публиковать под своим именем политические статьи, Троцкий воспользовался налетом, чтобы подать жалобу в суд и публично высказаться по поводу московского судебного фарса. Дело рассматривалось 11 декабря при закрытых дверях. Суд неохотно, но терпеливо четыре часа выслушивал Троцкого. Он говорил о процессе шестнадцати как наглой клевете, в частности по поводу «выдвинутого против меня лично чудовищного обвинения в организации террористических актов в союзе с гестапо».
[1368] Налетчиков приговорили к незначительным штрафам, то есть фактически правые экстремисты были оправданы.
Вслед за этим последовали две ноты советского Наркоминдела Норвегии, в которых выражался протест против пребывания Троцкого на территории этой страны и заявлялось, что норвежское правительство несет за это «полную ответственность». Правительство Рабочей партии оказалось в еще более неудобном положении. Оно объявило, что Троцкий будет немедленно интернирован вплоть до того времени, когда какая-либо страна согласится дать ему въездную визу (по существу дела, повторялась французская история).
[1369]
Второго сентября в дом К. Кнудсена в поселке Вексхал, где проживал Троцкий, явились представители министерства юстиции и от имени министра Трюгве Ли предъявили ультиматум: полное прекращение публичной деятельности или интернирование. Троцкий отказался выполнить требование и вместе с женой был препровожден под полицейским конвоем в местечко Харум, в 50 километрах к югу от Осло, где был поселен в домике, арендованном министерством внутренних дел для этой цели.
Троцкий пытался публично объявить, что в том случае, если советские власти предъявят требование о его выдаче вкупе с доказательствами вины, а норвежский суд сочтет эти доказательства имеющими правовую основу, он обязуется подчиниться решению о депортации в СССР, чтобы предстать перед сталинским судом. Но довести свои соображения до общественности он почти не имел возможности, так как фактически находился в условиях блокады.
