Во время съезда Троцкий набросал проект резолюции по профсоюзному вопросу, исходивший из автономности профорганизаций. Предусматривалось материальное и моральное содействие партии профсоюзам, привлечение представителей профсоюзов к обсуждению вопросов, волнующих пролетариат.
[262] По ряду положений резолюция была созвучна тексту, который утвердил съезд.
На съезде Троцкий познакомился с Максимом Горьким и его женой, актрисой Московского Художественного театра Марией Федоровной Андреевой, примыкавшей к большевикам. Инициатором знакомства был Горький, как-то в коридоре остановивший Троцкого словами: «Я — ваш почитатель». Горький имел в виду памфлеты, написанные Троцким в петербургских тюрьмах. Троцкий ответил, что также является почитателем писателя. Вместе с Горьким и Андреевой он вновь осматривал достопримечательности Лондона, где был второй раз. В мемуарах можно встретить живые детали: «Когда нищий захлопывал за нами дверцу кэба, Горький обращался просительно: «Надо бы ему дать эти самые пенсы». На что Андреева отвечала: «Дадено, Алешенька, дадено»».
[263]
Трудно сказать, был ли Горький действительно почитателем Троцкого, но то, что писатель проявлял интерес к публикациям и личности этого нефракционного социал-демократа, безусловно. 2 (15) июля 1907 года Горький просил заведующего конторой издательского товарищества «Знание» в Санкт-Петербурге С. П. Боголюбова прислать ему брошюру Троцкого «В защиту партии».
[264]
На Пятом съезде с совещательным голосом присутствовал представитель кавказских большевиков Иванович, оставшийся незаметным, ни разу не выступив. Это был один из первых выходов на общепартийную арену Иосифа Джугашвили, которого в то время знали главным образом по псевдониму Коба. Будущий Сталин сдержанно, не без без зависти и угрюмого любопытства наблюдал, как свободно и непринужденно используют искусство полемики «старые» и «молодые» социал-демократы. Правда, «старым» подчас, как Ленину, не было и сорока лет, а к «молодым» в числе прочих относился ровесник Джугашвили 28-летний Троцкий. В книге о Сталине, над которой Троцкий работал в последние годы жизни, он писал, что об этом человеке не знал тогда вообще ничего.
[265] Для птицы высокого полета, каковой он уже стал, Иванович-Коба оставался мелким провинциальным аппаратчиком.
В то же время Иванович следил за Троцким во время съезда с недоброжелательностью. В опубликованном в бакинской газете отчете о лондонском форуме он обозвал Троцкого «красивой ненужностью»,
[266] вложив в эту ремарку личную неприязнь, проявившуюся в той же статье, где он обратил внимание на преобладание евреев среди меньшевиков и полуиронично, но с серьезным подтекстом приписал кому-то из делегатов («кажется, Алексинскому») пожелание «устроить в партии погром».
[267]
Германия и Австрия
Из Лондона Лев отправился в Берлин. Там была назначена встреча с женой, которая должна была приехать из Петербурга.
[268] Об этой договоренности, да и о самой встрече Троцкий пишет в воспоминаниях как об ординарном событии. Можно лишь поражаться равнодушному отношению российских властей к революционерам-экстремистам, имея в виду, что Наталья свободно получила возможность выехать за границу к супругу, который недавно дерзко бежал с этапа по дороге на вечное поселение. Правда, ребенка она пока не привезла, считая поездку за рубеж «семейной разведкой».
Троцкий был отнюдь не единственным, кому удался побег. Вслед за ним из ссылки бежал Парвус, с которым был возобновлен контакт, правда, теперь на иных началах, чем ранее. Парвус уже не был учителем, а Троцкий — внимательным учеником. Оба являлись известными социал-демократами. Парвус к тому же стал человеком богатым. Он занялся изданием на немецком языке брошюры «Туда и обратно». Троцкий решил написать к этому изданию предисловие. Но предисловие разрослось и превратилось в книгу, в которую были инкорпорированы воспоминания о побеге и ряд статей о революции. Еще четче проводились в этой работе идеи перманентной революции.
[269]
Материально Троцкие жили скромно. И он сам, и Наталья никогда не конкретизировали в воспоминаниях вопроса о своем достатке. Но все же встречаются упоминания, что иногда поступали сносные гонорары, главным образом из немецких изданий, а позже из газеты «Киевская мысль». Иногда же приходилось отдавать под залог домашние вещи.
[270]
В начале эмиграции, когда поддерживались близкие отношения с Парвусом, он оказывал Троцкому материальную помощь. Подчас супруги позволяли себе путешествия и отдых. Они могли нанять няню (поначалу Лева оставался в Петербурге у родных, а в октябре 1907 года Наталья побывала у них и возвратилась с ребенком).
Позже, когда отношения с Парвусом стали охладевать, материальное положение Троцкого ухудшилось. В 1912 году денежную помощь на лечение (у него была грыжа, и потребовалась операция) оказал Аксельрод. В том же 1912-м у Льва Давидовича побывали родители. Отец дал какую-то денежную сумму для оплаты новых медицинских расходов.
[271] Но все же основной статьей доходов была политическая публицистика.
В 1907 году Троцкий участвовал в Штутгартском конгрессе II Интернационала. Здесь он встретился с болгаро-румынским социалистическим деятелем Крыстю Раковским, с которым познакомился в 1903 году в Париже, а затем продолжал встречаться в Швейцарии.
[272] Раковский приближался к тридцатилетию, Троцкий был моложе на четыре года. К этому времени Раковский получил медицинское образование во Франции и утвердился в качестве оратора и публициста, имеющего международную известность. После того как болгарская социал-демократия в 1903 году раскололась на «тесняков» во главе с Димитром Благоевым (они находились на левом крыле социалистического движения и были близки по существу, хотя не по личным симпатиям, к большевикам) и «широких» во главе с Янко Сакызовым (занимавшихумеренную позицию), Крыстю на краткое время примкнул к «теснякам». Но в том же 1903 году, унаследовав сельскохозяйственное имение в районе города Мангалия в Румынии, он переехал в эту страну, где вскоре стал одним из руководителей румынского социалистического движения и публиковал многочисленные статьи по проблемам, главным образом касавшимся Балканского полуострова.
[273] Как нам уже известно, Троцкий весьма критически относился к авторитетам, но к Раковскому почти с самого начала знакомства стал испытывать чувство симпатии, подкрепляемое близостью политических оценок. Встреча на Штутгартском конгрессе положила начало дружбе. Раковский стал самым близким Троцкому человеком во всем социалистическом движении, и их дружба продолжалась более двух десятилетий.
