Конфликт, однако, продолжался. 17 сентября Реввоенсовет Республики образовал Южный фронт и назначил его командующим бывшего белого генерал-лейтенанта П. П. Сытина. Однако Сталин и Ворошилов это решение опротестовали, заявив о намерении создать свой военный центр «как наиболее целесообразную в настоящий момент коллегиальную форму правления фронтом».
[596] Конфликт достиг особой остроты, когда Сталин отстранил от руководства командующего фронтом. Троцкий был возмущен. 2 октября он телеграфировал в Арзамас (там происходило переформирование Реввоенсовета Республики): «Завтра выезжаю на Южный фронт, где отношения ненормальны… Я приказал Сталину, Минину
[597] немедленно прибыть в Козлов и конструировать Реввоенсовет Южного фронта». В свою очередь, в телеграмме царицынцам Троцкий писал: «Неисполнение в течение 24 часов этого предписания заставит меня предпринять суровые меры».
[598] На свою сторону Троцкий смог на этот раз привлечь Ленина. 2 октября Сталина вызвали из ЦК к «прямому проводу» — он получил указание подчиниться Реввоенсовету.
[599]
Сталин, однако, не смирился, пытаясь обыграть Троцкого.
3 октября он направил телеграммы в ЦК и отдельно Ленину. Вторую телеграмму подписал также Ворошилов. В ней говорилось: «…Троцкий — не Военный революционный совет Республики, а приказ Троцкого — не приказ Реввоенсовета Республики. Приказы только в том случае имеют какой-нибудь смысл, если они опираются на учет сил и знакомство с делом».
[600] В этот же день Сталин послал Ленину еще одно письмо с прямой кляузой на Троцкого и беспрецедентное по тону, тем более что адресовалось оно председателю Совнаркома: «В общем дело обстоит так, что Троцкий не может петь без фальцета, действовать без крикливых жестов, причем я бы ничего не имел против жестов, если бы при этом не страдали интересы общего всем нам дела. Поэтому прошу, пока не поздно, унять Троцкого и поставить его в рамки, ибо боюсь, что сумасбродные приказы Троцкого внесут разлад между армией и командным составом и погубят фронт окончательно».
[601]
Сталин, таким образом, объявлял Троцкому войну. Оставалось принять вызов, что наркомвоенмор сделал, обратившись к Ленину с письмом 4 октября. «Категорически настаиваю на отозвании Сталина, — писал он, едва сдерживая свои чувства. — На царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией [в] пятьдесят тысяч солдат… Для дипломатических переговоров времени нет. Царицын должен либо подчиниться, либо убраться. У нас колоссальное превосходство сил, но полная анархия в верхах».
[602] Из этого текста отчетливо видно, в каком раздражении находился Троцкий. Он не выбирал слов, полностью подчинившись эмоциям, что привело к логическим нелепостям, вроде выражения «Царицын должен убраться».
Однако в Москве, вопреки ожиданиям Троцкого, поддержку Ленина получил Сталин. Видимо, опасаясь чрезмерного усиления власти наркомвоенмора, за спиной которого стояли организованные воинские соединения, руководимые опытными генералами, Ленин продолжал начатую ранее игру. 8 октября Сталин был назначен членом Реввоенсовета Республики,
[603] что не могло не быть воспринято Троцким как личное оскорбление. Проглотив, однако, обиду, нарком, поразмыслив, пришел к выводу, что может примириться с ленинским решением, ибо оно означало уход Сталина с Южного фронта.
Ленин в то же время понимал, что ему ни в коем случае не следует идти на существенное ухудшение отношений с Троцким. Встретившись со Сталиным по прибытии того в Москву, Ленин внушил ему, как следует себя вести, если он желает остаться в высшей иерархии. По поручению Ленина Свердлов 23 октября телеграфировал наркому о «новой» позиции Сталина, который будто бы стремится теперь к конструктивному сотрудничеству с Троцким: «…Сталин надеется, что ему на работе удастся убедить в правильности его взглядов… Сообщая Вам, Лев Давидович, обо всех этих заявлениях Сталина, я прошу Вас обдумать их и ответить, во-первых, согласны ли Вы объясниться лично со Сталиным, для чего он согласен приехать, а во-вторых, считаете ли Вы возможным на известных конкретных условиях устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин».
[604]
Как видно из письма, Ленин и Свердлов во что бы то ни стало стремились и «устроить» Сталина, и сохранить добрые отношения с Троцким. Большевистский вождь скрывал от Троцкого доносы Сталина, а от Сталина скрывал возмущенные телеграммы Троцкого. Стремление усмирить одного и умиротворить другого, максимально использовать обоих являлось характерной чертой ленинской линии в отношении широко уже развернувшейся вражды между наркомвоенмором, являвшимся ведущим большевистским политиком, и наркомнацем, стремившимся продемонстрировать свои полководческие таланты, жесткость и связь с низами.
Можно полагать, что какое-то время Сталин действительно стремился наладить с Троцким нормальные отношения и даже искал его покровительства, не оставляя планов переиграть ненавистного ему в глубине души наркома. Свидетельством желания помириться должна была послужить опубликованная вскоре статья Сталина к годовщине Октябрьского переворота, отдававшая должное роли Троцкого в этом перевороте, но в то же время в устах ее автора звучавшая лицемерной лестью.
[605]
Перемирие длилось недолго, ибо Троцкий смотрел на Сталина сверху вниз, хотя старался не демонстрировать этого, и продолжал считать его покровителем партизанских методов руководства армией. Сталин также вскоре перешел на конфронтационные позиции. Он принадлежал к числу тех деятелей, которые обладали не только организационными способностями, но и мастерством интригана, что могло приносить плоды лишь в обстановке искусственного разжигания конфликтов.
При прямом или косвенном покровительстве Сталина снова развернулись нападки на военных специалистов. Появилась статья близкого к Сталину и Ворошилову члена ВЦИК А. 3. Каменского «Давно пора»
[606] (в 1920 году Каменский станет заместителем наркома по делам национальностей, которым являлся Сталин). В статье осуждалось использование военных специалистов как «николаевских контрреволюционеров». Хотя фамилия Троцкого не упоминалась, в статье содержались почти прямые нападки на него, причем главным среди обвинений были бессудные расстрелы «лучших товарищей» (в качестве примера приводился лишь один случай, причем не расстрела, а угрозы такового). Не говорилось о расстрелах беспартийных офицеров, рядовых красноармейцев и других лиц, которые не обладали партийной «охранной грамотой». Речь шла только об оказывавшихся в опасности из-за своей низкой компетентности и «коммунистического чванства» комиссаров и полупартизанских командиров.
