Не караулить же Макара подле ворот! Не в офис к нему являться! Раз не хочет общаться – значит, и не будет. Только лишний раз себя посмешищем выставишь. А Лене после того, что произошло у ворот особняка, этого совсем не хотелось.
И тогда она позвонила Нурлану, мужнину адвокату.
Тот, в отличие от супруга, ответил сразу и встретиться с ней согласился охотно. Даже милостиво предложил самой выбрать время и место.
Елена, разумеется, предпочла свою территорию. Пригласила Нурлана в самый первый и самый любимый из фитнес-клубов. В свой кабинет в пентхаусе. И назначила встречу на час дня. Время выбирала специально – чтобы тот успел проголодаться, а она ему даже кофе не предложит. Адвокат мужа – не муж. Этого злить можно сколько угодно.
Тем более что она сама сейчас зла. Ох, как зла!
Предыдущую ночь ей пришлось провести в городской квартире. Кривцовы с тех пор, как переехали в особняк, там и не появлялись ни разу. И уборщицы не держали – Елена, как вошла, едва от пыли не задохнулась. И ни кофе, ни чая, холодильник пустой, шампунь и ополаскиватель просроченные… Кремы все остались в особняке, косметики у нее с собой оказалось минимальное количество – освежить макияж можно запросто, а с нуля накраситься уже сложнее. Не говоря уже о белье, колготках, одежде – все достойное Елена давно за город перевезла, на квартире одно старье оставила… Вот с раннего утра и пришлось бежать по бутикам и одеваться практически заново. А в новом наряде (хотя сел тот идеально) чувствовала себя она неуютно. И рукава разглажены не так, как она привыкла, и пахнет магазином. Как будто впервые в жизни в приличный костюм оделась… Уже за одно это унижение Макара следовало бы пристрелить!
Потому встретила мужниного представителя крайне холодно. Едва кивнула и даже сесть не предложила – впрочем, тот, не чинясь, плюхнулся в самое удобное из гостевых кресел. И снисходительно произнес:
– А вы, Елена Анатольевна, молодец, что сразу в суд не побежали.
Она царственно пожала плечами:
– В суд я, Нурлан Назимович, подать всегда успею. Но прежде хочу узнать – с чего весь этот цирк?
– Какой цирк, почему говоришь: цирк? – нарочито утрируя свой обычно еле заметный акцент, произнес адвокат. – Тут про совсем другой жанр нужно говорить. Трагедия. Драма. Обидели вы Макара Мироновича. Очень сильно обидели.
«И чем же?» – едва не сорвалось у нее с языка.
Однако от вопроса Елена удержалась. Холодно заметила:
– Ну, про обиды я со своим мужем лично поговорю. А с вами уж давайте обсуждать исключительно юридические вопросы. Итак. Что вы хотите?
– Какой жесткий… какой деловой женщина, – вновь попытался прикинуться диким горцем Нурлан, но Кривцова оборвала:
– Ваши условия? Говорите, и быстро. Времени у меня мало.
Но Нурлан – по своей ли охоте, или хозяин так приказал – продолжал валять дурака. Обвел взглядом роскошную обстановку кабинета, поцокал языком, покачал головой:
– Ух, красота! И женщина красивый, и работает красиво. Кресла кожаные, из окна – Кремль виден…
– Послушай, Нурланчик, – голос Елены заледенел. – Мы с тобой знакомы уже лет десять. И, кажется, давно распределили роли. Кривцов – твой хозяин. Я жена хозяина. А ты – исполнитель. Вот и будь добр: не витийствуй, а говори по делу. Или Макар просил тебя выяснить, в каком я настроении? Не подавлена ли? Не в отчаянии? Можешь ему передать: со мной все хорошо. Выгляжу прекрасно, чувствую себя еще лучше.
– Только глаза грустный… – перебил ее Нурлан.
Тут Лена спорить не стала:
– Да, глаза грустные. И Макару можешь передать: меня разочаровали его методы. Хотя я легко бы могла войти в свой собственный дом с помощью милиции. Просто не хочу – в отличие от него – полоскать грязное белье на глазах у посторонних.
– Вы дважды умная женщина, – уважительно произнес адвокат (внезапно избавившийся от своего акцента). – Попытайся вы взять штурмом дом, обратись в суд – сразу бы проиграли. Потому что уж нам, вы не сомневайтесь, есть, что вам предъявить.
– И что же? – подняла она бровь.
Однако Нурлан не обратил внимания на ее вопрос. Мягко продолжил:
– Но, коли вы согласны не воевать, воевать не станем и мы. Вот проект мирового соглашения… – он извлек из своего портфеля несколько скрепленных листков, протянул ей. – Просто подпишите его. И продолжайте жить спокойно, богато и счастливо.
Елена брезгливо приняла документ. Принялась читать… Да что, ее муженек, теперь уже явно бывший, взбесился, что ли? Развод – по обоюдному согласию. Ну, этого и следовало ожидать. А дальше натуральное хамство пошло. Их общая дочь, Елизавета Макаровна, остается проживать с отцом. Посещения матери – раз в неделю, на два часа (время и место встречи определяет опять же Макар). Особняк на Рублевке – Макару. Их летний дом на Лазурке – тоже ему. Ей только квартирка на «Профсоюзной»… То самое убогое, пыльное логово!
Ну, на мужнин бизнес (который тоже остается под единоличным контролем Кривцова) она претендовать, конечно, и не собиралась. Но с какой стати Макар требует ввести себя в совет директоров ее сети клубов? Да еще и (Лена просто своим глазам не поверила) получить пятьдесят пять процентов всех акций ее, с таким трудом созданной, фитнес-империи?!
В последний абзац – что-то про подаренные драгоценности, которые она тоже должна вернуть мужу, – Кривцова даже вчитываться не стала. Отшвырнула документ. Рявкнула (все-таки удалось сладкоголосому Нурлану ее допечь):
– Передай Макару: пусть этой бумажкой свою задницу подотрет.
– А вы хорошо подумали, Елена Анатольевна? – тоном заботливого доктора поинтересовался адвокат.
– Это вы, по-моему, оба подумали плохо, – покачала она головой. – Я вам кто – овца безответная? Девочка-моделька безмозглая?.. Домами – так и быть, пусть подавится. Но бизнес свой я не отдам. И Лизу тоже. Так хозяину и передай.
– Что ж, воля ваша, – не стал уговаривать ее Нурлан.
А Лена, выставив адвоката вон, тут же открыла записную книгу мобильника. Ей, похоже, тоже нужен юрист. И очень срочно.
* * *
Маша хорошо помнила, как горевала в детстве, если мама уезжала на конференцию или очередной учительский конкурс. Как пусто сразу становилось в квартире. Не голодали, конечно, и порядок поддерживали. Папа готовил, и очень неплохо. Маша всегда заказывала у него на ужин жареную картошку или яичницу с салом – у мамы их не допросишься, та считала, что это очень вредно. Ну а сама она следила, чтобы пыль нигде не скапливалась и чтоб мусорное ведро не переполнялось. Стирали одежду в машинке. А если глажка – у них с папой бригадный подряд был. Мария прекрасно справлялась с рубашками и своими кофточками, ну а отец был непревзойденным специалистом по брюкам. Вот и гладили всегда вдвоем.
Но хоть и сытно, и чисто – а когда мамы не было, дом словно бы замирал. Какая-то изюминка пропадала. И даже запах другой становился – будто в гостинице, говорил папа.
