И разрозненные кусочки мозаики, подобранные случайно, без всякой системы, сами собою собирались в логичную, стройную картину.
Она теперь точно знала, кто убил и няню Анастасию, и охранника Костю.
Но единственная беда: никаких доказательств у нее не было.
* * *
Маша пришла домой в одиннадцать вечера.
Родители ложились спать. Она заглянула в их комнату, улыбнулась, расцеловала, протараторила:
– Мам, пап, я вернулась! Все нормально, только устала дико. Пойду лягу. Завтра поговорим, ладно?..
С удовольствием плюхнулась в собственную постель, забилась под одеяло. И почти мгновенно провалилась в сон.
А проснулась от того, что дико болело горло. В голове – словно молоточки стучат. И по телу пробегает то волна жара, то ледяной холод.
Маша с трудом приподнялась в кровати. Блин, этого и следовало ожидать. Сначала на яхте промерзла, потом, после тренировки и душа, распаренная бродила по городу. Вот и догулялась. Температура явно за тридцать восемь. Прямо скажем: некстати.
И еще пить очень хочется, а идти на кухню за водой нет сил.
Всегда с вечера оставляла на тумбочке бутылку с минералкой, но вчера, конечно, забыла.
Однако питье у кровати оказалось – целый термос. И апельсин, заботливо нарезанный на дольки и укрытый целлофаном. И аспирин… А еще мамина записка:
Машенька! Я утром заглянула к тебе и поняла, что ты заболела. В термосе чай с лимоном и медом, на тумбочке градусник и телефон. Сразу, как проснешься, обязательно измерь температуру и вызови врача. Целую, мама.
Маша благодарно улыбнулась. Открыла термос, пока чай остывал, жадно набросилась на прохладный, освежающий апельсин. Какого ж черта она все это затеяла?! Зачем ей вообще было нужно искать биологическую мать? Причинять боль пусть приемным, но таким замечательным родителям?! Ведь только они ее и любят. По-настоящему любят…
Мысли путались – у нее действительно был жар.
Маша отхлебнула чая, устало откинулась на подушки.
И в этот миг зазвонил телефон. Родители, кто-то из них. Волнуются. Хотят спросить, как она себя чувствует.
– Да… – прохрипела в трубку Маша.
Но, вместо маминого родного, услышала веселый голос подружки. Миленка. Ох, до чего же некстати…
– Машка, ты дома?! Ну, наконец-то! А то мобильник у тебя не отвечает, я совсем с ума схожу!..
– Милен, извини, – пробормотала Мария. – Я заболела, говорить вообще не могу, горло дерет.
Однако ни слова сочувствия в ответ – Миленка лишь затараторила еще громче:
– Слушай, мне твоя мама сказала: ты у Кривцовых няней работаешь? Это что, правда?..
– Уже не работаю, – Маша изо всех сил старалась не сглотнуть, но не вышло, и горло опять обдало волной боли.
– Но работала? – продолжала пытать подруга.
– Да.
– И вчера тоже работала?..
Мария насторожилась.
– Тоже. А что?
– И про Кривцова знаешь?! – триумфально выкрикнула подруга.
– А что с ним?..
– Так нету больше Кривцова! Погиб!
– Как погиб? – растерянно пробормотала Маша.
– На яхте своей взорвался! Взрывное устройство мощнейшее!
Голова совсем пошла кругом.
А Миленка продолжала верещать:
– Слушай, болеешь ты, не болеешь – я к тебе приеду! Прямо сейчас. Будешь мне рассказывать. Все – про него и про его семейку! А то ж отписываться надо, тема ведь моя!
– Подожди, Милен, – Маша тщетно пыталась собраться с мыслями.
И в этот момент услышала, как звонят в дверь. Требовательно. Так звонит тот, кто имеет на это право.
В голове сразу же выстроилась цепочка. Вчерашний день. Яхта. Кривцов – и она. А потом взрыв…
Похоже, ей не придется идти в милицию – за нею уже пришли.
Не открывать?
А звонок разливается все увереннее и громче.
– Извини, Милена, мне надо дверь открыть, – твердо произнесла Мария.
Нажала на «отбой».
Встала с постели, накинула халат. Скрываться и прятаться бессмысленно. Ее все равно достанут. И лучше уж сразу все рассказать. Но поверят ли ей, что она не ведала ни о каком взрывном устройстве?.. И на яхту явилась с одной крошечной дамской сумочкой? Туда одна губная помада с расческой и помещались. Только подтвердит ли это Володин?!
Маша тяжело прошлепала к двери. Распахнула ее. И сделала шаг назад.
Потому что на пороге стояла Елена Анатольевна Кривцова.
Одна.
* * *
…Они стояли в коридоре, перед большим зеркалом. Самые близкие друг другу люди. Мать и дочь. Одна – в халате, с распухшим носом, неприбранными волосами. И вторая – безупречно одетая и причесанная, с холодным, тщательно выхоленным лицом. Первой из них было двадцать пять. Второй – сорок три. И виделись они (за вычетом мимолетных встреч в особняке) второй раз в жизни.
В коридоре горела единственная тусклая лампочка, и в полусумраке казалось, что они не похожи. Никаких фамильных черт. Похожих носов или разреза глаз. Объединял женщин лишь одинаково решительный взгляд. И упрямо поджатые губы.
«Мама… – пронеслось у Марии. – И это – моя мать?!»
Елена Анатольевна тоже смотрела на нее, будто не веря.
«Неужели она сейчас скажет что-нибудь, как из сериала: дорогая моя доченька, наконец я тебя нашла! Тогда я просто рассмеюсь…»
Однако Кривцова лишь сухо произнесла:
– Я могу войти?
– Да. Чувствуйте себя как дома, – усмехнулась Мария.
Елена Анатольевна вдруг произнесла совсем неожиданное:
– Мария, скажите, в ваших документах на удочерение, конечно, есть медицинское заключение?
– Что-что?
– Заключение о состоянии вашего здоровья, – терпеливо повторила Кривцова. – Оно обязательно должно предоставляться в суд…
– Что-то такое было, – вспомнила Маша. – Но зачем вам?
– Я могу на него взглянуть? – требовательно произнесла Елена Анатольевна.
– Да, пожалуйста, – пожала плечами девушка.
Дерматиновую папку с документами больше не прятали – она лежала в серванте. Вместе с загранпаспортами и гарантийными талонами на домашнюю технику.
Маша быстро пролистала бумаги. Нашла нужную. Протянула Кривцовой.
Та пробежала глазами короткий, в два абзаца, текст. Задумчиво процитировала:
– Диагноз – практически здорова…
Вернула документ Марии.
