Официант улыбнулся и ушел.
— Никому ни слова, — сказал Джон, и замолчал, чтобы сделать несколько шумных глотков, — но этот нубиец-официант, который только что отошел, мой сын. Я проверил его IQ, и он оказался 201, что означает гениальность. Я заставил его дать торжественную присягу, что когда он умрет; он оставит свой мозг лучшей школе официантов.
Он отпил снова. Его глаза смотрели поверх стекол на низкий вырез моего платья.
— Вы очень забавный, — сказала я, слегка нервничая.
— А вы — очень пухленькая спереди, моя императрица, — сказал он с наглостью, которая в своей чрезмерности воспринималась безобидной. — У меня твердые убеждения относительно груди: я убежден, что грудь должна быть твердой. У меня железные убеждения относительно молочных желез.
В смущении я поспешила сменить тему. Яне могла вспомнить, женат ли он, и спросила:
— С кем вы пришли сюда сегодня?
— С обольстительной юной леди. Но кто-то обольстил ее, пока я искал свою шляпу и пальто.
Он вздохнул:
— Правда… в том, что она обозвала меня пьяницей, неотесанным чурбаном, и кучей других имен, отражающих мой родительский и супружеский статус, и бросила меня.
— Мне жаль.
— О, она была права. Я действительно неотесанный. — Он подмигнул мне. — Я докажу это. Что если мы переведем стрелки, королева? Нужно поискать консервный нож, чтобы стащить с меня эти панталоны, но тогда уж…
Я не была оскорблена — весь его вид говорил, что это клоунада, а не страсть, — но я встала. Так или иначе, с меня было довольно.
— Лучше я поищу своего мужа, — сказала я. — Он наверное гадает, куда я пропала.
— Балерун? Он с девой Мэрион, разве нет? Мои шотландские водянистые глаза видели его с милой Мэрион. Милая Мэрион — барракуда. Она не вернет его вам, пока не обглодает хорошенько.
Пьяный или нет, он говорил с такой убежденностью, что это наводило на мысль: он знает нечто большее, чем просто слухи о моем муже и Мэрион Дэвис. Но больше я не могла оставаться с ним ни минуты.
— Извините, — сказала я слабо.
— Моя императрица, — заявил он, — мне говорили, что когда Пегги Хопкинс Джойс впервые встретила балеруна, она защебетала: «Чарли, а это правда, что вы настоящий жеребец? Это все говорят». Можете ли вы ответить на этот вопрос, а то мои друзья по плавательному клубу хотят знать.
Я бросилась прочь, готовая беззастенчиво искать Чарли. Джон Берримор — пьяный, грязный мужик. Невероятно, чтобы у Чарли были какие-то шашни с Мэрион Дэвис или вообще с кем-то. По крайней мере, сегодня, на таком балу…
Нет, не совсем, сказала я себе. Это вовсе не невероятно. Что касается Чарли, все может быть. Он вполне может делать с ней это, хотя я и беременна. А может быть, именно потому, что я беременна. А может быть, ему вообще не нужны обоснования, кроме его собственного желания.
Кто-то пригласил меня на танец. Я покачала головой и кинулась сквозь толпу гостей и официантов. Меня бросало то в жар, то в холод. Нужно было найти Чарли. Может быть, у него и не было никакой любви, никаких чувств ко мне, но я не могла поверить, не могла поверить, что он может заниматься любовью с кем-нибудь, кроме меня.
Неожиданно передо мной возник Уильям Рэндольф Херст, огромный человек с удивительно высоким голосом, в своем костюме Генриха VIII.
— Извините, вы, кажется, миссис Чаплин, не так ли?
Я сказала, что да, и он представился, в чем не было никакой необходимости.
— Вы случайно не знаете, где сейчас Чарли? Я хотел поприветствовать его.
Я знала, что он тоже обеспокоен. Мне удалось улыбнуться.
— Уверена, он где-то здесь, м-р Херст. Здесь такое большое пространство. Если увижу его, передам, что вы его искали.
— Спасибо, я просто хотел поздороваться.
Минут через десять, в другой части зала через одну из боковых дверей вошла Мэрион Дэвис, поправляя волосы и улыбаясь, и сразу же присоединилась к небольшой компании. Я стояла там, где была, и видела, как через ту же самую дверь вошел Чарли. Он огляделся вокруг, расправил плечи — я почти слышала его вздох облегчения — и после этого увидела то, что мне показалось внезапным желанием, чтобы кто-то оказался рядом.
Будучи не в восторге от самой себя, я подошла к нему, прежде чем это мог сделать кто-либо другой. Странно, но он засиял, увидев меня.
— Вот ты где? — воскликнул он. — Я везде искал тебя?
С нарочитой невозмутимостью я сказала:
— Я была с Джоном Берримором.
Он шагал передо мной:
— Прекрасно. Когда Джон не слишком пьян, он бывает довольно забавным. У него быстрый, блестящий ум.
— Он предложил мне отправиться в постель с ним.
Голова Чарли сделала полный разворот.
— Ты шутишь!
— По поводу?
— Он, конечно, плут, но он мой друг и не лишен честности. Он действительно предлагал, или ты предполагаешь? Берримор не такой уж распутный, когда не пьян вдребезги, а тогда он недееспособен. Должно быть, он очень пьян.
Я поймалась.
— Что ты говоришь? Что трезвый мужчина не может счесть меня привлекательной?
— Ну ладно, прекрати. Если ты разговаривала с Берримором, это не повод возвеличивать себя.
— Я общалась и с другими, — сказала я невинно. — Я встретила Уильяма Рэндольфа Херста. И с ним мы тоже разговаривали.
Чарли застыл:
— О чем?
— Он спросил меня, не занимаетесь ли вы любовью с Мэрион Дэвис этим вечером.
Побелев, он схватил мою руку.
— Ну-ка повтори!
Я не испугалась.
— Вы делали это с ней, разве нет? Все в этом зале знают об этом. М-р Херст знает. Даже твоя тупая жена знает.
Никогда — ни до, ни после этого случая — я не видела Чарли таким страдающим. Его глаза впились в мои, а тонкие пальцы сжали мою руку. Потом он отпустил меня, и я увидела, как он приветствует м-ра Херста, а м-р Херст приветствует его. Они были, словно давно не видевшие друг друга братья, и их разговор казался дружественным и оживленным. В конце концов появилась и Мэрион Дэвис, и все трое обнимались и улыбались. Если и была какая-то проблема, глядя на их дружбу, никак нельзя было представить себе ничего подобного.
Мы ушли задолго до того, как бал закончился, поскольку, как сказал Чарли, он увидел слишком много пар, одетых в костюмы Наполеона и Жозефины, и ему это было неприятно.
По дороге домой Чарли сел назад и промолчал всю дорогу. Один раз я упомянула Мэрион Дэвис, а он отрезал: «Полный абсурд, дикость. А теперь помолчи». И остаток пути я молчала.
Глава 12
Мой ребенок толкался с такой силой, что вопрос, кто у меня будет, не возникал. Конечно, мальчик. Доктор был согласен с этим; более того, во время одного из осмотров ему послышался звук двух сердец. Кстати, примерно в то же время школьная система Лос-Анджелеса изменила свое отношение к принудительному образованию будущей мамы и отозвала моего учителя.
