Так вот, эта самая «кадушка» здорово выручила меня однажды в воздушном бою и фактически спасла от верной гибели. В районе прикрытия наших войск я увлекся погоней за одним бомбардировщиком Ю-88, зная, что за мной неотступно следует мой боевой друг Кочегаров. Но, пока я гнался за бомбардировщиком, сверху сзади появились два Ме-109. Мой напарник также не видел противника и обнаружил только тогда, когда пара «мессеров» уже заходила к нам в хвост для атаки… Передать мне о том, что сзади опасность, он не мог, радио не было. Единственное, что он мог сделать, это резко развернуться и вступить в бой с «мессерами», но ведущий вражеской пары проскочил ко мне; я увидел угрозу сзади только тогда, когда мимо меня пролетала трасса. Повернул голову, вижу, висит надо мной сзади «мессершмитт». Что остается делать в таких случаях? А горький опыт уже был. Незаметно, без кренов, раскачиваю самолет влево, вправо ногами, т.е. создаю юз, чтобы затруднить прицеливание противнику. Но ясно, что так долго не удержишься, «мессер» имеет полное преимущество и наивыгоднейшие условия, чтобы сбить меня. Вот тут я и решаюсь на самый крайний, хотя и очень рискованный, но единственно спасительный маневр (другого выхода абсолютно нет) – продолжая раскачивать самолет в путевом отношении, резко убираю газ и выполняю неправильную «бочку», т.е. эту самую «кадушку». Очевидно, противник считал, что моя судьба решена, он спокойно уравнял скорость и стремился поймать меня на прицел и сбить. То, что я предпринял, для него было полной неожиданностью, он проскользнул мимо меня и оказался прямо передо мной буквально в нескольких метрах (видимо, тоже убрал газ, чтобы удержаться на своем месте). Откровенно говоря, я сразу растерялся и не сообразил, что произошло. Но через несколько секунд опомнился, даю газ, т.к. немец уже стал удаляться, прицеливаюсь тщательно, нажимаю на гашетки, даю несколько длинных очередей; «мессер» сначала накренился вправо, затем перешел в пикирование с правым креном и врезался в землю. Осмотрелся – кругом никого нет. Вздохнул облегченно, поднял очки, вытер пот с лица рукавом комбинезона и стал искать своего напарника с набором высоты.
У нас давно был установлен такой порядок: если в воздухе по любой причине кто-либо оторвался от группы, тот становится в вираж над определенным характерным ориентиром и ждет напарника или группу. Подходя в район встречи, я уже заметил одиночный И-16 в вираже. Это был мой напарник Кочегаров. После посадки на аэродроме он рассказал, что второй «мессер» уклонился от воздушного боя и ушел с набором высоты. Полет наш закончился благополучно, сбит один Ме-109, мне опять повезло. Но морально я не был удовлетворен этим полетом. Так на войне не бывает, чтобы один совершал глупость за глупостью, и ему все время везло. Если так дальше воевать, рано или поздно за это придется поплатиться. Поэтому этот второй случай плохой осмотрительности в воздухе меня встревожил основательно. Ведь после первого случая, когда «мессер» фактически сбил меня, я дал себе слово, что не дам себя заставать врасплох. Буду ежесекундно осматриваться, видеть и знать, что происходит в воздухе. Но одно дело хотеть, обещать себе, другое дело – выполнять. Столько времени прошло с тех пор, все было нормально, почти всегда удавалось обнаружить противника первым. А сегодня опять проморгал и чуть за это не поплатился.
В этот день и в последующие дни я очень много думал о правилах и технике осмотрительности в воздухе в различных условиях погоды и видимости. Я знал, что в третий раз проморгаю, – будет конец. Поэтому с того дня я стал уделять очень серьезное внимание вопросу осмотрительности в воздухе.
Лучший фронтовой подарок
Мы работали на колесах. Это было в конце марта или в начале апреля 1942 года.
В районе Можайска мы с Иваном Ивановичем Гонченковым прикрывали свои войска с воздуха. Пролетали над своим районом более 30 минут, противника не видно, в воздухе спокойно. Видимость отличная. Вдруг вижу, вдалеке с нашей территории направлением на запад летит самолет. Я немедленно сообщил об этом Ивану Ивановичу эволюциями самолета. Тот ответил: «Понял, внимание!» и стал набирать высоту. Я стал внимательно осматривать воздух по всем направлениям. Немцы имели такую привычку: пустить одиночный самолет как приманку, а затем со стороны неожиданно нападать на того, кто попадался на «удочку». Очень было подозрительным, что одиночный самолет Ме-110 идет с нашего тыла к себе. На наше счастье, Ме-110 действительно никем не прикрывался. Подпустив его ближе, Иван Иванович подал команду: «В атаку». Атака получилась внезапная, немцы увидели нас после атаки, начали юлить влево, вправо, отстреливаться, но было уже поздно; самолет был основательно подбит, и вторая наша атака завершила свое дело, Ме-110 упал в лес. Правда, патронов мы выпустили по нему много, по половине боекомплекта.
На второй день Иван Иванович слетал на У-2 на место падения Ме-110 и при возвращении домой, с разрешения командира полка, подарил мне пистолет системы «Родом», оружие убитого немецкого летчика. Я считал это самым ценным подарком и с гордостью носил его до конца моего пребывания на фронте.
Надо сказать, эта победа была одной из легких, успех дела решила внезапность атаки, ведь Ме-110 очень маневренный и скоростной двухместный истребитель. Если бы немцы нас обнаружили своевременно, нам бы не удалось так легко его сбить. Как говорят: «Не важен метод, а важен результат». Еще на двух фашистов и на один самолет будет меньше в нашем небе.
Пригодна ли полоса для полетов на колесах?
После перебазирования на аэродром «Н» нам пришлось еще некоторое время работать на лыжах. Аэродром еще не был готов к работе на колесах. Наконец-то наше командование БАО докладывает, что аэродром укатан, и его можно эксплуатировать вполне нормально. Но наш командир полка А.Н. Воротников был опытным командиром, старым летчиком. Он долго ходил по полосе, ездил на стартерах, пробовал укатку аэродрома. Затем запустил мотор и попробовал порулить на самолете, на котором уже установили колеса. Но определенного решения – да или нет, не принял. Вызывает меня и говорит:
– Товарищ Чалбаш! Я вам поручаю опробовать полосу, справитесь?
– Надо справиться, товарищ командир, ведь кому-то надо попробовать, – отвечаю.
– Только учтите, местами колеса врезаются в снег, так что если заметите резкое торможение – не взлетайте. Понятно вам?
Он имел такую привычку, в конце предложения всегда спрашивать: «Понятно вам?» Мы все это знали.
– Я вас понял, товарищ командир, разрешите выполнять?
– Сначала на разных скоростях прорулите, если убедитесь, что можно взлетать, тогда взлетайте. Понятно вам?
– Все понятно, товарищ командир.
Так я начал испытывать аэродром на колесах. Я понимал, что сегодня решится вопрос: летать нам дальше на лыжах с ухудшенными аэродинамическими качествами самолета или же летать на колесах, при которых восстановятся все прежние хорошие качества нашего И-16. Собрались смотреть на мой полет многие летчики и техники. Все они с нетерпением ждут скорее переходить на свои родные колеса. Прорулил я несколько раз туда и обратно на разных скоростях, но результаты неважные. Местами колеса врезаются в уплотненный снег, и самолет резко тормозится. Что делать? Зарулить самолет на стоянку и объявить, что полоса не годится? Такого результата не хочется, а хочется, чтобы она годилась. С другой стороны, на меня возложена большая ответственность и оказано большое доверие, как это оправдать, чтобы было справедливо и объективно?
